Захваченные Суфреном заложники были доставлены на борт флагманского корабля, матросы помогли несчастным тори по одному подняться по трапу. Первыми показались торговцы: рабами — мистер Симон Пиз, ромом — мистер Эвен Хант, — за ними мистер Кит Крэнуик, посылая проклятия в воды залива. До следующего очередь не дошла — случился обморок с мистером Пизом: его лицо вдруг смертельно побледнело, он схватился рукой за грудь, падая на палубу у ног графа де Эстена. На некоторое время все забыли о четвертом заложнике. Услышав какой-то звук, Эштон оглянулся и увидел небольшую, явно женскую ручку, держащуюся за поручни, затем — гриву золотистых волос и ангельское личико, искаженное гневом, достойным фурии.
— О Боже, — произнес он, — Бетани.
— Это невозможно, — ответил де Эстен, застегивая многочисленные пуговицы мундира. — То, о чем вы просите, Эштон, совершенно недопустимо.
— Но это же женщина.
— Чтобы убедиться в этом, не надо родиться французом.
— Но вы же не станете держать мою жену на корабле во время сражения.
— Послушайте, mon ami[11]. Конечно, брать женщину в заложницы не соответствует правилам, но корабль более безопасное место во время сражения, чем Ньюпорт, не так ли?
Эштон мрачно кивнул, направляясь к двери каюты.
— Вам придется убедить в этом мою жену.
— Сегодня на корабле официальный ужин, — бросил ему вслед француз. — Надеюсь, у вас есть с собой приличный костюм.
— Приличный? — тихо пробормотал Эштон.
В матросских каютах Эштон столкнулся с Финли.
— Ты уже разговаривал с Бетани?
— Накоротке, но она успела сравнить меня с хитрой змеей.
— Надеюсь, жена не обвиняет тебя во всем, что произошло? Почему она не уехала в Бристоль, как ты ее просил?
— Лилиан и слышать не хотела, чтобы уехать из Систоуна, и Бетани пришлось остаться с ней, а Кэрри и Генри отправить в Бристоль. У нее вошло в привычку обвинять меня во всем, что бы с ней ни случилось.
— Не отчаивайся, — успокоил Финли. — Год назад Эбби была готова сжечь меня на костре, а сейчас носит моего ребенка. — И добавил с застенчивой улыбкой: — А я по-прежнему стираю белье.
Эштон достал свой официальный костюм, единственный, по его мнению, приличный: белую кружевную рубашку, которая топорщилась на нем, выступая белой пеной из-под бордового жилета, кожаные бриджи, до колен туго обтягивающие бедра, тонкие шелковые чулки, закрепленные подвязкой, — еще ладно, что высокие черные кожаные сапоги почти полностью закрывали чулки. Темно-синий сюртук украшало золотое шитье.
— Восхитительно, — мрачно прокомментировал Финли, прихорашиваясь, словно щеголь, также в парадном костюме. — Не хватает только напудренного парика.