* * *
Козодой в цветущем саду известил о наступлении яркого солнечного утра, но в домике напротив ставни не открылись, сохраняя сумрак и печаль.
Не обращая внимания на грубый неровный пол, Бетани опустилась на колени у постели умершего Роджера Маркхэма. Слезы текли по ее щекам — она молилась за человека, которого знала всю свою жизнь, воспринимая его неотъемлемой частью Систоуна, некоим смыслом вечности, как скалы, деревья и неумолчный шум волн.
Прочитав молитву, девушка поднялась и поцеловала Роджера в холодную щеку. Собрав все свое мужество, взглянула на Эштона: что сказать человеку, который только что потерял отца? И не только отца. Роджер представлял для Эштона нечто большее — друга, наставника, учителя… Его любовь к сыну была настолько открытой, что вызывала у нее в детстве чувство ревности.
— Очень жаль, — печально прошептала Бетани, — очень… Без него все здесь будет иначе.
В сумеречном свете было едва различимо напряженное и измученное лицо Эштона, и она поняла, что никакие слова не способны утешить его. Бетани быстро пересекла комнату, обняла его за шею и тихо заплакала, гладя его волосы и щеки, только через мгновение осознав, что ее жалость из детской переросла в женскую боль и искреннее, сердечное сострадание.
Эштон отступил от нее и отвел взгляд.
— Не беспокойся обо мне, — хрипло произнес он. Его отчужденность напугала Бетани, которая чувствовала, как велика его печаль, но она не для чужих людей.
— Тебе очень больно, Эштон, — прошептала девушка. — Я вижу это по твоему лицу. Не надо сдерживать себя. Нет ничего плохого в проявлении чувств.
Он покачал головой.
— Не надо так смотреть на меня. Ты заставляешь меня вспомнить, что такое слезы, но… — Он нахмурился и сжал кулаки.
— Но что, Эштон?
Его губы вытянулись в грустную, безрадостную улыбку.
— Даже сейчас ты заставляешь меня вспомнить, какая ты нежная и как я тебя держал в своих объятиях.
У нее перехватило дыхание, кровь прилила к лицу.
— Я не старалась быть… Мне только хотелось утешить тебя.
— Знаю. — Он шумно выдохнул. — Сам виноват. Просто не могу привыкнуть к мысли, что ты изменилась. — Кулаки его разжались, и он взял ее руки. — Благодарю тебя за твои слезы, любовь моя, потому что у меня сейчас их нет.
— Нет, так нельзя. — Слезы снова брызнули у нее из глаз.
— Боже мой, — он притянул ее к себе. — Иди ко мне.
Она прижалась лицом к его груди, оставляя следы от слез на рубашке.
— Какая же я эгоистка, надо успокаивать тебя, а не меня.
Он еще раз крепко прижал ее к себе, как делал это много раз в прошлом, и утер ее слезы.