Огненный рай (Виггз) - страница 6

— О, Гарри…

— Не надо слов, Бетани: понимаю, что поступил глупо. Но уже сыт по горло британскими угрозами. Боже мой, мы же американцы!

— Ты говоришь о наших соотечественниках как о врагах.

— Они могут стать врагами, если Англия будет продолжать предательскую политику в своих собственных колониях. — Гарри всегда отличался пылким и вспыльчивым характером.

— Неужели мой брат мятежник? — мягко произнесла она, беря его за руку.

— Тебя это шокирует?

— Не совсем. Но огорчает. Я, очевидно, соглашусь со словами отца. Ты же англичанин. Независимо от того, говоришь ли это ты сам, или Сэм Адамс[3], или Джеймс Отис, или другие недовольные из Бостона, ты прежде всего англичанин.

— Англия не сделала для меня ничего хорошего. Как и ты, я уже взрослый. У меня своя голова на плечах. Отец не хочет этого понять. Он не одобряет моего решения жениться на Фелиции, поэтому мне следует уехать.

— Гарри…

— Другого выхода нет, Бетани.

— Но что ты будешь делать?

— Женюсь на Фелиции. Будем жить в Бристоле. Судовладелец по фамилии Ходжкисс предложил мне работу — вести его бухгалтерские книги. Не смотри так на меня, Бетани. Все образуется. А когда мы устроимся, ты приедешь к нам в гости.

Они встали, продолжая держаться за руки. У Бетани перехватило горло.

— Обязательно приеду, — проговорила она, смахнув слезу.

Они обнялись. Гарри поправил золотистую прядь ее волос, выбившуюся из прически, и поцеловал в щеку. Нежная и печальная улыбка играла на его губах. В детстве сестра всегда отличалась от него большей смелостью, и обычно брат всегда искал у нее успокоения, попадая в затруднительное положение, так сможет ли сейчас обходиться без ее помощи? Возможно, да, потому что в глубине его глаз угадывалось мужество и твердость убеждений. Бетани смотрела вслед брату, удалявшемуся по тропинке, обсаженной персидской сиренью, и по ее лицу текли слезы. Она расслышала его указания слуге собирать вещи.

На пароходе, плывшем из Нью-Йорка, Бетани вряд ли представляла свой приезд домой таким драматичным. Счастливой встречи не получилось: мать — в слезах, Гарри и отец — в гневных обличениях, а старший брат Вильям — в подпитии. Почувствовав себя одинокой и потерянной, она припомнила то, к чему всегда прибегала, когда с ней случалась какая-то беда. Приподняв юбки, девушка побежала по тропинке через сад в направлении конюшен, находившихся в полумиле от летнего домика.

Эштон Маркхэм нежно проводил скребницей по блестевшим бокам породистого коня. Черный как ночь, жеребец отличался необыкновенной резвостью на скачках. Как главный конюх, Эштон мог бы поручить такую работу любому другому, но за своим любимцем всегда ухаживал сам. Такого коня, как Корсар, еще не знали эти места — триумфальная кульминация долгих лет работы самого Эштона и его отца в конюшнях, принадлежавших Синклеру Уинслоу. Долгие годы тщательных селекционных опытов, учитывающих каждый штрих, начиная от четкой, чистой линии крупной головы, гордого изгиба шеи и до высоко ценимого качества, называемого норовом, завершились огненным темпераментом скакуна, прекрасно соответствовавшего тщеславным амбициям, которые возлагал на него Эштон. Конь пользовался особым положением — никто без разбору не мог оседлать его, потому что это было чистокровное породистое животное, предназначение которого не только выводить потомство, но и приносить славу чемпиона. Эштон продолжал любовно чистить бока коню, как внезапно настроение его омрачилось, уступив место чувству безнадежности и пустоты: он был в полном смысле слова хозяином этой лошади, за исключением одного, но немаловажного факта — Корсар не принадлежал ему. В поместье Систоун Эштон работал на Синклера Уинслоу. Надо признать, что хозяин хорошо оплачивал его труд, но работать на кого-то унижало гордость селекционера. Он не желал, чтобы этот кто-то мог указывать ему, что делать. Судьба не всегда была благосклонна к Эштону: обладая даром художника, он безошибочно мог определить красоту и задатки лошади, видя такие качества животного, какие могли проявиться только в будущем, но бедность не позволяла ему самому иметь такую лошадь. Благодаря отцу, он получил прекрасное образование, у него проявлялись задатки исследователя. Однако за исключением отца, Роджера Маркхэма, ему редко предоставлялась возможность побеседовать с кем-то, кроме находившихся в его распоряжении конюхов. Под внешней оболочкой бесстрастного и практичного человека скрывалась мятежная ищущая натура, страдающая от одиночества. Его ум жаждал общения и друзей, но болезнь отца и уважение к нему приковали его цепями к семье Уинслоу. Юноша не проявлял недовольства, хотя тяжесть этих цепей тяготила его. Отец был серьезно болен, и сыну не оставалось другого выбора, как заменить его, хотя ему было трудно понять отцовскую преданность Синклеру Уинслоу. Отбросив грустные мысли, Эштон снова обратил внимание на своего любимца.