«Мы не боимся борьбы, — писал он. — Противники должны признать, что многочисленная как никогда молодёжь стекается под наши знамёна, что теперь больше чем когда-либо круг идей, владеющих нами, получил богатое развитие, что никогда не было на нашей стороне столько людей мужественных, стойких и талантливых, как теперь».
Статья появилась в «Телеграфе» в декабре.
Первым прочитал её Эдгар Бауэр. Фридрих в тот день был на военных учениях и не знал, что в кондитерской Штехели этот номер журнала передавали из рук в руки, читали вслух. И когда Фридрих появился в «красной комнате», журнал имел затёртый вид.
Фридрих был недоволен исправлениями в статье, которые сделал Гуцков.
— Другого от литераторов «Молодой Германии» сейчас ожидать трудно. Вся их былая смелость превратилась в умеренность. — Фридрих хотел сказать, что собрался написать об этом, но Эдгар прервал его:
— А я что говорил? Нам по пути только с моим братом и Марксом! Вот голова! Жаль, что его сейчас нет с нами. Все остальные — трусливые женщины, напялившие рыцарские доспехи.
Ещё осенью Фридрих прочитал в «Атенее» «Неистовые песни» Маркса. Все говорили об этом человеке уважительно, многие восхищались. А профессор Кёппен даже посвятил ему научный труд, хотя доктор Маркс сам только что закончил Берлинский университет.
Зимой Фридрих написал серьёзную работу «Шеллинг и откровение». Сначала он хотел отправить её к Руге в «Летописи», но Эдгар и его старший брат Бруно Бауэр, переехавший в Берлин, посоветовали издать работу отдельной книгой.
Энгельсу исполнился 21 год. С точки зрения маститых учёных мужей, он был никем — вольнослушатель в мундире королевского бомбардира, сын барменского фабриканта, гимназист-недоучка. А Шеллинг — знаменитый в Европе учёный, создавший собственную философскую систему.
Лет двадцать-тридцать назад выкладки Шеллинга могли бы показаться передовыми. Но после революции во Франции, после книг молодых гегельянцев и работы ученика Гегеля Фейербаха, который освободил человека от бога, Шеллинг оказался отставшим от идей времени.
«Таким образом, мы… можем только сожалеть, что такой человек, как он, попал в западню веры и несвободы, — писал Фридрих, прокомментировав шеллинговские идеи. — Когда он ещё был молод, он был другим. Свободно и смело пускался он тогда в открытое море… Но огонь угас, мужество исчезло. Смелый, весело пляшущий по волнам корабль повернул вспять, вошёл в мелкую гавань веры и так сильно врезался килем в песок, что и по сю пору не может сдвинуться со своего места… И никто не узнает в старой негодной рухляди прежнего корабля, который вышел в море на всех парусах…»