— Нет, она хорошая женщина…
Кто–то неохотно добавил:
— Она помогала другим.
Другой бросил, как бросают монету, которой надо расплатиться за вино:
— Ухаживала за больными…
Как запоздалое эхо, с другого конца стола долетело:
— Многие Ее благословляют…
Иегуда тяжело оперся ладонью о край стола, словно хотел преградить путь этому хвалебному потоку. Потом сказал с холодным бешенством:
— Но Она Его Мать!
— Правда, ведь это Она Его родила! — бросил левит.
— Из–за Нее все это, — добавил третий.
— Но все же, — я чувствовал, что еще один вопрос, и они возненавидят меня так же, как Его, — раз вы говорите, что Он никому не сделал зла, никого не обманул, то почему все–таки…
— Если бы Он хотел честно работать, — прервал меня равви Иегуда, глядя куда–то вдаль, — никто бы Его ни чем не упрекал. Он был хорошим плотником…
— … помогал другим…
— Знал Писание…
— Правильно исполнял предписанное Законом…
— И если бы… — начал было тот, который первый заговорил об Учителе, и тут же прервался, испугавшись, что опять скажет что–нибудь не то.
— Тогда почему же вы стали Ему врагами? — спросил я. Старший выстукивал что–то пальцами по столу.
— Врагами, — переспросил он презрительно, оглянувшись на товарищей, — врагами, — повторил он и пожал плечами. — «Грешник — враг Господа», — процитировал он. — Это выглядит так, как если бы топор взбунтовался против дровосека… Никто из нас Ему не враг… «Амхаарец не достоин ни улыбки, ни презрения мудреца…» — цитировал он дальше.
Воцарилась тишина. Разговор дальше не клеился. Они ушли обиженные.
На следующее утро я позвал мальчишку, обряжающего ослов, и спросил его:
— Ты не знаешь, где дом Иисуса, сына Иосифа–плотника?
— Знаю, — ответил он.
— Проводи меня туда! Заработаешь монетку…
Мальчишка с энтузиазмом побежал вперед. Было утро. Солнце выглядывало из–за Фавора, словно ребенок, прячущийся в стоге сена и подсматривающий, ищут ли его. Мы поднялись почти на самый верх холма и оказались выше основного скопища домов. Под гладкой стеной скалы виднелось несколько мазанок из глины, прилепившихся к камню, подобно птичьим гнездам. Миновав их, я остановился на широком, поросшим травой хребте. С другой стороны гора плавно спускалась к долине Израиля. Справа за склоном должен был лежать Сепфорис. Передо мной торчала гора Кармил, вернее даже не «торчала», а словно вырастала из оловянно–серой морской глади. Я спустился вниз к мазанкам. Сопровождавший меня мальчишка радостно подпрыгивал: видно, надежда получить серебряную монетку, привела его в хорошее настроение. Он то убегал вперед, то возвращался ко мне. Передо мной мелькали его смуглые икры. (О, Адонаи, я так и вижу опухшие, давно не целованные солнцем ноги Руфи!..) Вдруг он остановился и спросил: