.
Не оборачиваясь, Патрик крикнул:
– Батя, отвернись!!! Умоляю, батя!!!
Если честно, то в тот момент я обиделся на него.
Как мог отец, даже самый паршивый, смотреть куда-то в сторону, когда сын встал на пути у чудища ужасного, преисполненного лютой ненависти к человеческой расе?! На пути у твари, смертоубийственных талантов которой боятся даже соплеменники?! Ну как, а?!
Было нелегко, но я заставил себя принять то, что не хотел, гнал прочь: Патрик ничего не придумал, когда говорил, что он тоже ликвидатор.
Он доказал это не единожды, просто я… Как мог я, любящий отец, поверить в то, что мой сын, дороже которого нет ничего, – монстр?!
Патрику надо преобразиться, чтобы эффективно противостоять врагу, понял я.
Сынок не хочет, чтобы я видел, в кого и как он трансформируется. Патрик думает, что если я увижу его истинный облик, то память моя навсегда запечатлеет уродливую – по меркам сапиенсов – картинку, и я уже никогда не смогу относиться к нему, как к собственному ребенку.
Признаться, я и сам был не уверен, что у меня хватит сил увидеть его иным, – и оставить все как прежде. Не день и даже не год прошел, пока я наконец проникся тем, что мне плевать, неважно вообще, что нет в голубоглазом мальчишке моих генов, что зачал его другой мужчина, а не я. Патрик ведь приемный. Мы с Миленой подобрали его, голодного и замерзающего. Теперь же мне надо свыкнуться с тем, что Краевой-младший… Нет! Не надо ни с чем свыкаться! Он – мой сын, и я люблю его таким, какой он есть. Даже если сынок станет жукоглазым алиенсом из параллельного мира, если при каждом слове будет плеваться соляной кислотой и жрать бетон на завтрак, я не перестану любить его! Так что отворачиваться мне совсем не нужно.
И все же я сделал это.
Потому что сын меня попросил.
Понимаете, он ведь подрос. Когда ребенок маленький, его можно усадить на горшок и умиляться, стоя рядом, а когда ему четырнадцать… Пора моему сыну избавиться от навязчивого внимания родителей. Как мне ни жаль, но настало это время… Он снимет квартирку где-нибудь в африканском или в кавказском секторе Вавилона, женится, заведет детей, и папа с мамой ему станут не нужны. Отвернувшись, я вздохнул.
Позади раздался жуткий скрежет, будто ковшом эскалатора прочесали по асфальту – не собираясь глубоко зарываться, а так, чтобы верхний слой содрать. Я едва удержался, чтобы не посмотреть-таки, что там происходит. Уж очень хотелось помахать Патрику рукой – мол, давай, сынок, устрой вражескому ликвидатору хорошую взбучку с летальным исходом!
В спину пахнуло теплом, толкнув меня на пару шажков. Ноги разблокированы, это хорошо, но уши кое-кому я все равно… Раздался смачный ляпающий звук, будто гигантской ладонью врезали по весьма габаритной толстой щеке. Над головой просвистело, – я вовремя отвел глаза – ударившись в дом на уровне пятого этажа, начисто срезав пару балконов и проковыряв в стене глубокую рытвину.