- Сима, я знаю, сейчас не время, но… - Егор взял в руки ее лицо и прошептал, глядя в глаза: - Я люблю тебя.
Эти слова стали последней каплей в чаше ее терпения.
- Зачем… – Сима судорожно вдохнула и продолжила, - Зачем ты сказал это? Все и так сложно!
- А когда? Я и так молчал слишком долго. – Он поцеловал ее, отчаянно и жадно. – Скажи только слово и я…
- Оставишь ее?
Бритт закрыл глаза. Его лицо исказилось, словно от боли.
- Не совсем. Не сразу. Все не так просто. Я рос без отца, и знаю, что это такое.
Сима заставила себя сдержаться. Хоть сердце ныло, но она все же сказала:
- Тогда, чего ты хочешь от меня? Чтобы я сказала: брось ее? Оставь эту женщину и женись на мне? А через какое-то время ты возненавидишь меня за это? Или ты хочешь, чтобы я тебя отпустила?
- Сима, не делай этого с нами. Попытайся меня понять.
К ним подошел Маркитан и угрюмо высказался:
- Егор, имей совесть. За стеной лежит женщина, беременная твоим ребенком.
- Уйди, Виктор. Не мешай нам.
Маркитан покачал головой, но отошел в сторону.
Она смотрела в любимое лицо, и видела, что Бритт по-настоящему страдает, но все равно сказала то, что считала нужным.
- Егор, в этот раз решать придется тебе. Подумай хорошенько, чтобы потом не жалеть.
Ей хотелось коснуться его еще хоть бы разочек, но она повернулась и направилась к лифту. Ноги Симы подгибались, но она шла, расправив плечи.
Во всяком случае, до такси ей хватит на это сил.
- Сим, может сходишь к психологу? У тебя же есть знакомая. Забыла, как ее зовут.
Сима всхлипнула, вытерла ладонью набежавшие слезы и пробормотала:
- Аморина.
- Какая у тебя, все-таки, удивительная память. Я ничего не могу запомнить. Все записываю. Шпаргалки валяются по всей сумке. Придется завести секретаря. Как думаешь, Феликс променяет тебя на меня?
- Спроси у него. Я разрешаю. Знаешь, некоторые вещи хочется забыть.
Лора погладила ее по голове, как маленькую девочку.
Сима приехала к ней домой прямо из больницы. Счастье, что подруга оказалась дома. Серафима бросилась ей на шею и, рыдая, рассказала о беременности Измайловой, признании Егора, собственных чувствах. Серафима говорила и говорила, запинаясь и глотая слезы, а они лились потоком, как из неисправного крана. Она и чувствовала себя такой – сломанной и разбитой, но окончательно не сломленной. Сима не могла себе этого позволить. Она нуждалась в передышке, чтобы прийти в себя и показаться перед дочерью если не в благодушном, то хотя бы в спокойном состоянии.
Лора отвела ее в комнату и усадила на диван, умудрилась прижать высокую подругу к груди. Так они и сидели некоторое время – рядышком, обнявшись, как в юности. Только сегодня не Лора изливала душу неизменно уравновешенной Симе. Наоборот, взбалмошная и хронически несобранная художница стала для Серафимы жилеткой для слез.