- Погоди-ка! – Как он раньше не понял! Кеша даже пропустил мимо ушей очередное оскорбление. – Это ты скупаешь по всему миру акции компании, причем тайно?
- Если кто-то промышляет инкогнито, он не станет орать об этом на каждом углу. – Крамарь выпрямился и взглянул на часы. – Так что мы решили?
- Адам – мой племянник. Акции принадлежат ему.
- Значит, хочешь судовых разборок и огласки?
- Ты не станешь этого делать.
- Я способен на все.
Крамарь ушел, а Кеша откинулся в кресле и задумался.
Нужно что-то предпринять, пока этот ненормальный не испортил Адаму, а заодно и всем Грибовым, жизнь. Лучше бы что-то неожиданное, пресекающее все дальнейшие попытки шантажа.
Пока ни одна подходящая мысль не приходила Кеше в голову, и с адвокатом он не торопился советоваться. Но если ничего не изменится, разговора с юристом не избежать.
Кеша почувствовал сильное желание выпить. Он не мог сделать этого в офисе, а дома – не хотел. Так недолго превратиться в пьяницу, а Адам нуждается в трезвой отеческой заботе.
Грибов отправился в ресторан.
Мелкий, проникающий повсюду дождь моросил с самого утра. Осень проявила свой непредсказуемый характер и напомнила, что бывает не только красочной, балующей нежным ласковым теплом, но и серой, и удручающе мокрой, навевающей меланхолию.
Сима зябко куталась в шаль, стоя у окна офиса. Унылую картинку мостовой украшали лишь яркие зонтики и желтые автобусы с запотевшими стеклами, медленно прокладывающие путь сквозь плотный поток автомобилей. Куда торопятся все эти люди? О чем они думают? Радуются, или грустят?
Серафиме казалось, что жизнь мчится мимо нее, оставляя ее на обочине - растерянную и одинокую. Если бы не Юленька, она точно пала бы духом. Сима сожалела о том, что ее семейная жизнь не удалась, но продолжала считать развод единственно возможным решением возникшей проблемы. Кеша продолжал упрямиться, но уже через месяц должно состояться судебное заседание, и ее адвокат обещал, что неопределенность наконец-то закончится. Ей больше не придется каждый раз напоминать Грибову о неподписанных бумагах, словно она просит его о милости.
Хуже всего дело обстояло с отцом. Он названивал ей каждый вечер. Угрожал, уговаривал, потом снова угрожал, но Сима молчала. Лаврентий, устав от собственных пламенных речей, начинал ворчать, что никто не считается со стариком, и тогда Серафима приглашала его проведать внучку. Симаков обещал, но приезжать не торопился.
Звонил не только отец. Этих звонков Сима ждала с замиранием сердца. Они раздавались поздним вечером, но Серафима не ложилась спать, пока не услышала многозначительную тишину в трубке стационарного телефона. Она чувствовала, что это Егор, но он традиционно молчал - несколько мгновений, пока Сима произносила: "Я слушаю" или еще что-то, такое же несущественное, а затем ждала. Иногда ей казалось, что она улавливает легкое дыхание на том конце провода. Затем раздавались равномерные гудки, и Серафима шла в спальню - смотреть сны о Бритте. Как же ей хотелось, чтобы он шепнул хоть одно слово...