При свете дня виден бальный туалет, небрежно брошенный на отодвинутые в беспорядке кресла. Девушка, почти засыпая, оставила здесь свою газовую юбку, там свой шарф, еще дальше атласные башмачки. Подле нее в агатовой чаше сверкают драгоценности; поблекший букет увядает рядом с бальной книжечкой.
Прислонившись головкой к своей обнаженной руке, она взяла ожерелье и начала перебирать жемчужины. Потом положила его, открыла свою книжечку и полистала. У книжечки был скучающий и безразличный вид. Жоржетта просматривала ее, казалось, думая совсем о другом.
По мере того как она переворачивала страницы, имя «Шарль», стоящее в начале каждой из них, вызывало в ней все большую досаду.
«Вечно Шарль, — сказала она себе. — У моего кузена прекрасный почерк: крупные буквы с наклоном — у них такой серьезный вид. У Шарля твердая рука, она не дрожит, даже когда сжимает мою. Мой кузен очень серьезный молодой человек. И он должен стать когда-нибудь моим мужем. Каждый раз на балу, не спрашивая моего разрешения, он берет мою книжечку и вписывает туда свое имя на первый танец. Это, несомненно, право мужа. Мне это право не по Душе».
У книжечки становился все более и более скучающий вид. Жоржетта, устремив взгляд в пространство, казалось, искала решения какого-то важного вопроса.
— Муж, — прошептала она, — вот что меня пугает. Шарль всегда обращается со мной как с маленькой девочкой. Он получил в коллеже восемь наград из десяти и поэтому думает, что ему позволительно быть педантом. В конце концов я не совсем понимаю, почему он должен стать моим мужем: ведь я-то не просила его жениться на мне, да и сам он тоже никогда не спрашивал моего согласия. Когда-то мы вместе играли. Мне помнится, он был очень злой. Теперь он очень вежлив. Но я предпочла бы, чтобы он оставался злым. Итак, я должна стать его женой. Я никогда хорошенько не думала об этом. Его женой! Но я действительно не вижу для этого оснований. Шарль! Вечно Шарль! Можно подумать, что я уже его собственность! Попрошу-ка я его не писать так крупно в моей книжечке. Его имя занимает слишком много места.
Книжечка, которая тоже, по-видимому, устала от кузена Шарля, чуть сама не закрылась от скуки. Я подозреваю, что бальные книжечки откровенно недолюбливают мужей. Наша книжечка перевернула странички и исподтишка подсунула Жоржетте другие имена.
— Луи, — прошептала малютка. — Это имя напоминает мне одного странного танцора. Он подошел ко мне и, почти не взглянув, пригласил на кадриль. Потом, при первых же звуках оркестра, он увлек меня в другой конец зала, не знаю зачем, и поставил перед высокой белокурой дамой, которая следила за ним глазами. Он улыбался ей по временам, а обо мне забывал настолько, что я вынуждена была дважды — я это видели все — сама брать свой букет. Когда он приближался к ней во время танца, он тихонько говорил ей что-то, а я слушала и ничего не понимала. Может быть, это была его сестра? Сестра, о нет! Он вздрагивал, когда касался ее руки, и пока держал эту руку в своей, оркестр напрасно напоминал ему обо мне. Я осталась как дурочка с протянутой рукой, и это выглядело ужасно. Все фигуры в танце перепутались. Это была, вероятно, его жена! Какая же я глупенькая! Ну, разумеется, его жена! Шарль никогда не разговаривает со мною во время танца. Это потому…