- Пора нам трезветь, - здраво рассудил Майринг, когда они снова встретились в пивнушке на Васильевском. - Нечаев тебе не звонил?
- Может, и звонил, да только я дома почти не бываю. Отец скоро уедет, а мы с ним толком и не поговорили ни разу Да и о чем нам говорить?
- Значит, не звонил. Что-то уж больно деликатничает.
- Мне наперед известны все его разговоры. Папа прежде всего обвинит меня в смерти мамы. У нее было слабое сердце, ей иногда вызывали "неотложку", а я, несмотря на это, взяла и сбежала из дому. А почему у нее было слабое сердце? Кто сделал ее жизнь такой невыносимой? Конечно, проще всего на кого-то свалить!
- Как Патимат с твоим отцом?
- Нормально. Моя мачеха - удивительный человек. До сих пор любит отца и всех его детей считает своими. Сказала на днях, что Дуняша плохо одета и я могла бы позаботиться о сестренке. Да какая она мне сестренка?! Я и папашу-то никогда не считала родным!
- А Родион? Родиона ты любила. Не будешь ведь отрицать? А как он гордился тобой! Нам, студентам, все уши прожужжал, мы над ним даже посмеивались.
- Ладно, не береди, - попросила она, - а возьми лучше водки и пива...
Они снова напились и снова пустились в рассуждения о смысле жизни, не находя никакого смысла ни в жизни, ни в рассуждениях о ней. И это бы длилось бесконечно, если бы Майринг ни с того ни с сего не вспомнил:
- А знаешь, я ведь предсказал и Родькину гибель, и встречу с тобой в одном из своих юношеских стихотворений.
- Ты сочинял стихи? Забавно! А ну-ка, прочти!
Марк постарался сделать лицо серьезным и значительным, но мимические упражнения ни к чему не привели, и он принялся за декламацию как есть, с лицом трактирного выпивохи.
В небе трупы маранов*.
Кровь стекает с карнизов.
Ветер дует с пруда. Вечереет.
Среди лязга трамваев арии канареек,
Я едва различаю твою тень, Элоиза.
Мы бежим коридорами опустевшего здания.
В каждой комнате - свечи да мертвые головы.
Ты хохочешь, ты бредишь:
"Посмотри же, как здорово!
Эти стены еще берегут вековые предания!"
Элоиза, ты - ведьма, как и сестры твои францисканские!
Я устал поощрять ваши мерзкие прихоти!
Я прошу, больше в келью мою ты не приходи,
Чтоб на утро меня из петли не вытаскивали...
* Мараны-в средневековой Испании евреи-христиане, впоследствии уничтоженные инквизицией
Дочитывая, он закрыл лицо ладонями, пытаясь остудить пылавшие огнем щеки.
Она молчала всего полминуты, постукивая ногтем о пивную кружку, продолжая отбивать ритм услышанных строф.
- Неплохо для юношеских стихов, - с натянутой улыбкой похвалила она. Только проблемы с ударениями. "Арий канареек" и "в келью мою ты не приходи". Так нельзя. Зато много страсти и насыщенный готический колорит. В общем, мне понравилось.