Тарас Борисович – маленький, кругленький, волосики гелем зализаны на бочок - похож на колобка, который целый день катается по редакции, раздавая указания налево и направо.
Сегодня колобок был не в духе, он смотрел поверх Мишиной головы, избегая смотреть в глаза. Мишу охватили недобрые предчувствия.
- Ты чего это вытворил вчера? Я тебя просил, чтобы ты не лез больше к Сенину?
- Тарас Борисович, там интересный материал. Эта девушка оказалась любовницей Аркадия Сенина, она беременна от него.
Тарас Борисович вдруг покраснел, набычился, бровки поползли вверх под прилизанную челочку. Он в негодовании замахал на Мишу руками:
- Тише, тише ты!
- Вы понимаете, Тарас Борисович, у меня и снимки были. Я снимал в больнице крупным планом – лица… этой женщины – матери, и этого подонка. Но эти ублюдки – его охранники - уничтожили фотографии, просто удалили из фотоаппарата. Очень удачные, уникальные можно сказать кадры… - торопливо говорил Миша, словно этим можно было остановить то, что последует дальше.
- Не нужны мне твои кадры, - сказал Тарас Борисович. - Уходи, Миша, уходи.
- Что случилось, Тарас Борисович? Что-то я не пойму.
- Да чего здесь понимать? Я тебя увольняю. Увольняю, Плетнев. Из газеты и с канала. Забирай манатки и проваливай.
- Тарас Борисович, как же так?
- А вот так. Уходи немедленно. Не расстраивай меня.
«Быстро же ты подсуетился, олигарх сраный», - подумал Миша. Он совершенно не знал, что ему теперь делать.
- Как же вы без меня? - он криво ухмыляется, так что сам себе противен, и говорит дурашливо:
- Ведь я спец по эксклюзиву!..
- Иди отсюда, прошу тебя! – прошипел Тарас Борисович. – Мне скоро из-за твоего эксклюзива башку оторвут. Зарплату потом передам через кого-нибудь. Иди, и чтоб ноги твоей больше здесь не было.
Миша вышел. Что ж теперь по полу валяться, в ноги упасть? Молить о прощении? Вот так вот, через три года служения верой и правдой, постоянного риска, недосыпания… Черт с тобой, урод прилизанный… Иуда, предатель… Сдал с потрохами и спасибо не сказал… А я задницу рвал, пахал как лошадь.
Миша постоял в коридоре за закрытой стеклянной дверью, через которую видно было, как бывшие сослуживцы перешептываются, поглядывая на него. Потом уныло поплелся к выходу. В голове гудело, уши горели.
«Вот гад, - бормотал он, - гад, скотина, ублюдок, - и неясно было о ком это он, о Тарасе Борисовиче или о Сенине-старшем.
Надо бы вернуться, выяснить все до конца, но не хотелось устраивать разборки при коллективе. Может потом, - хотя какой в этом смысл? Тараса уже не переубедить, и унижаться Миша не хотел.