- Послушай, Миха! – кто-то опять постучал по плечу, Плетнев повернул голову: это Рыжов вернулся. Может, хочет заплатить за остывший борщ?
– Вот моя визитка, возьми. Ну, возьми же. Даю тебе сроку две недели - у нас на канале открывается вакансия штатного фотожурналиста. Если за это время подготовишь и принесешь что-нибудь стоящее, составлю тебе протекцию. Приличный оклад, командировки в Европу. Второго декабря в 9.00. Адрес, надеюсь, знаешь. Две недели, слышишь? Время пошло!
Рыжов уже исчез за дверью, а Михаил все сидел с повернутой в сторону ушедшего приятеля головой. Было неудобно, затекла шея. В голове громко ворочались мысли. О чем это говорил Андрюха – о командировках в Европу?
Миша поборол ступор, который ранее поборол его, медленно встал из-за стола, мысленно попрощался с так и непопробованным борщом, потом -мысленно же - с грустными африканскими студентами, и, так и не поужинав, с завывающим вслух желудком вышел в холодный осенний вечер - сырой и неуютный.
Чернокожий именинник стоял на крыльце и на чистом русском языке вдохновенно материл кого-то по телефону.
* * *
Прошло два дня, а Миша так ничего и не придумал. Бесцельно шатался по городу, утром второго дня даже сел в электричку и ехал до последней станции, наблюдая, как за окном уныло тянутся бесконечные серые поля и теряющие листву перелески. Две недели на то, чтобы достать что-нибудь стоящее – где его достать стоящее-то? Люди вон вокруг какие - скучные, предсказуемые, обычные. Тетки с сумками, плохо пахнущие мужики, безвкусно одетые девчонки. Ясень пень он не там ищет, но доподлинно знает, убеждался не раз - где-нибудь на тусовке в верхах тоже самое: тетки с сумками, вонючие мужики, и безвкусно одетые девчонки - только мишуры побольше да пантов гламурных.
В городе зарядили дожди – поздняя осень, самое мерзкое время года: слякоть, голые деревья, куцые унылые дни. Сам воздух серый, тусклый, неприятно влажный. Казалось, изморось оседает на легких мутной слизью. Скорее бы зима, скорее бы насыпало снега, прикрыло сияющей белизной эту черную грязищу, эти мокрые неопрятные крыши, этот асфальт с намокшими комьями липкой земли и бурыми пузырчатыми лужами, отражающими свинцовое низкое небо.
Мама все беспокоится, все расспрашивает, что с ним, почему такой расстроенный, почему не ходит на работу, все заглядывает к нему в комнату с озабоченным лицом: Мишенька, может быть, чаю? Мишенька, может быть, бульончика? Мишенька, может, котлет?
Он раздражался и даже заорал один раз, чтобы она оставила его в покое.
Бедная мама расстроилась, задрожала лицом.