Здесь ни вина, ни потопа — просто плотно поели с голодухи.
Парня голым поставили на колени. Очень удачно его Ивашка держит — можно горло перерезать и кровь в бадейку из-под воды слить. Грязи не будет. А парень боится меня страшно: я у него на глазах брата зарезал. Так, мимоходом. Потом его собственный отец сыночка на плаху отправил. Я что-то такое непонятное сказал, и его батя меня рубить кинулся. И сам откинулся. А юноше вместо плахи — снова погреб. Только поел нормально, помылся и снова… у этого же под ножом. Одно слово — «малолеток плешивый убивающий». С шашечкой. «Такси смерти».
Парень лепечет, плачет, умоляет, а Домна лежит неподвижно. Абсолютно голая, только лицо локтем прикрыто. Как раньше у Марьяшки было. Только здесь ничего нигде не брито. Кудри торчат. С проседью. А ей же едва за тридцать. Большая женщина. Эх, был бы я в своём прежнем теле, а не в этом… маломерно-плоскодонном… Да и то… Нет, не люблю я фламандцев. Даже Кустодиев для меня — чересчур. Я как-то к арийской классике тяготею. Не к немецкой со всякими девами-воинами — у них явно гормональный баланс сбит. Как у гедеэровских пловчих. Я арийскую индийскую классику предпочитаю. Чтоб всё было и выпирало. Но без фанатизма. Загляделся я, задумался…
– Долго пялиться будете? Выйдите все, одеться надо. И глисту эту тощую заберите.
Локоть не убирает, но говорит вполне внятно и спокойно. Извини, Домна, но опыт показывает, что голый человек более правдив, чем одетый.
– Парень говорит, что ты его на себя затащила. Это правда?
Молчит. Ну, это уже ответ.
– Значится так. Или этот «паучок» тебя силой взял. Тогда… У меня там, у ворот на перекладине, кузнец мёртвый висит. Запороли до смерти. Подвешиваем этого… насильника глистообразного рядом. Десяток плетей — и он ляжет со своими отцом и братом в баньке. Для обмывки. Там ещё кузнецовый подмастерье, мной зарезанный лежит. И кузнечиха с плодом своим. Для насильника, обидчика, оскорбителя — самая компания.
Парень и рот закрыть не может, и сказать ничего не может. Такое… беспорядочное шевеление. С подвыванием. Хорошо, Ивашко его за волосы крепко держит.
– Либо ты, красавица, ведёшь эту «глисту тощую» под венец. И зовёшь его своим мужем. Потому как позволить всяким «паучкам» на наших бабах кататься… Тогда Ноготку уже не кнут, а топор свой брать придётся. И не ему одному. Дать слабину я не могу — много крови прольётся. Или ему — с отцом — в землю, или — с тобой — под венец. Тебе решать.
Насчёт «не могу позволить» — правда. Киевское граффити со слоганом: «вот так мы, суздальские, ваших, киевских» было просто ещё одним напоминанием. Доминирование среди самцов прежде всего выражается в осеменении чужих самочек. Кто чьих имеет, тот теми и владеет.