– Не «за что», а «почему». По слову моему. Кому слово моё не указ — встал да пошёл. Отсюда и до «не видать до веку». А кто будет тут мне перечить… Мужи мои три ямы выкопали. Две уже заняты. Кому-то охота в землю нынче лечь? Место готовое, ждёт — не дождётся.
Смерды заткнулись, зато дружно завыли смердчяки. В хор ноющих, умоляющих, упрашивающих женских голосов мгновенно вступили высокие детские. Одна из баб, не поднимающая головы, и потому считающая, что и я её не вижу, ущипнула за задницу стоявшую рядом с ней девчонку. Та взвыла. Со второго такта попала в тональность мамаши. Вой усиливался.
– Тихо! Мать вашу! Молчать!
Скулёж не прекратился, но заинтересовано притих. «Ну и чего этот придурок ещё скажет?». Надо ловить момент. Потому что моё главное оружие — слово. И его надо использовать максимально эффективно. Иначе придётся применять следующий мой инструмент — еловину Сухана и гурду Ивашки. Ночью я двоих уже потерял. Эдак весь народ русский изведу. Мечта изобретателя нейтронной бомбы и обывателя времён застоя — полные магазины и никакого народа.
– Кто мявкнет — отрежу язык. Чтоб не болтался до колена. Остальным, всем! — всю волосню выщиплю. Чтобы чесались и вспоминали. Понятно?
Народонаселение несколько изумилось, притихло и попыталось переварить услышанное.
«Пятый прокуратор Иудеи всадник Понтий Пилат выждал некоторое время, зная, что никакою силой нельзя заставить умолкнуть толпу, пока она не выдохнет всё, что накопилось у неё внутри, и не смолкнет сама.
И когда этот момент наступил, прокуратор выбросил вверх правую руку, и последний шум сдуло с толпы».
Я — не всадник, не Понтий, не прокуратор. Даже — не прокурор. Поэтому я вскинул не правую, а левую руку. С зажатым в ней дрючком. И провозгласил:
– Ощипаю. Всех. Везде. Как курей. Каждую волосину выдеру. За всякую вошку-блошку. За всякий вой-ной. Взыщу — не помилую! Чтоб у всех всё было чистое. Как перед смертью. И во дворах. Чтоб всё блестело. Мужикам — стоять. Остальные по подворьям… Рысью! Живо! Бегом!
Глас народный — как глас божий — ничем не заткнёшь. Бабы с детишками стали подниматься с колен и тут же загомонили. Кому подзатыльник, кому инвентарь взять, а обедать когда придёшь? а я знаю — как боярыч скажет… а вечером-то на луг пойдём? так конечно же — стог-то вершить надо… а чего тогда я как дура вилы тащу, а почему «как», — дура и есть… ой бабыньки, чегой-то поясницу прихватывает… а ну пошли быстрее — а то тут прямо на дороге и рассыпется…
Чимахай со зверским выражением лица приступил к обриванию Фильки. Тот сперва поскулил. Но я углядел у одного из мужиков блоху на воротнике и завёлся. Я насчёт — «блоха — ха-ха» уже объяснял. Ко всем прочим несчастьям «Святой Руси» — здесь нет лекарств.