— Устал Львенок, наигрался… — донесся до мальчика сквозь снова накатывающую на него дремоту отцовский шепот.
— Ш-ш-ш, не разбуди! — еще тише ответила ему мать.
— Дети крепко спят, не бойся, — успокоил ее отец, и они вновь замолчали.
Лев не видел их, но почему-то был уверен, что родители сидят в обнимку или держатся за руки. А еще он точно знал: они оба тоже представляют себе, что живут вместе с ним и каждый день видят его спящим среди игрушек.
— Аня, ведь у нас так все было хорошо! — произнес вдруг вполголоса папа. — Ну, зачем… скажи, зачем ты все это разрушила?
Мама ничего не ответила.
Глава XXIII
Россия, Петроград, 1921 г.
Очарован соблазнами жизни,
Не хочу я растаять во мгле,
Не хочу я вернуться к отчизне,
К усыпляющей мертвой земле.
Н. Гумилев
Петроградские улицы уже давно не были свидетелями ночных прогулок веселых компаний молодых людей и девушек. Обычно по ночам город словно бы вымирал, да и днем большинство прохожих спешили по своим делам с хмурыми и озабоченными лицами, редко улыбались и почти никогда не смеялись. Но теперь к Дому искусств подходила совершенно беззаботная компания, смех и шутки которой эхом разносились по пустынной улице. Причем компания была вовсе не пьяной — просто счастливые люди, которым весело и интересно друг с другом.
В центре этой маленькой компании шел невысокий коротко подстриженный мужчина, чем-то неуловимо выделявшийся на фоне своих спутников. Он тоже был весел и легкомысленно смеялся над шутками остальных, но выглядел немного старше их. Если же кто-нибудь посторонний присмотрелся бы к его глазам, то ему бы показалось, что этот человек еще старше, что ему все тридцать, а может, и больше лет.
Но приглядываться к шумным прохожим было некому, кроме них, на улице ни одной души. Только чуть в стороне от Дома искусств стоял неприметный, почти не видимый в ночной темноте черный автомобиль. На него, впрочем, веселящаяся компания даже не посмотрела. Молодые люди и девушки продолжали смеяться, рассказывать смешные истории и декламировать не слишком складные, но очень патетичные стихи. Если кто-нибудь из них и обратил внимание на машину, то не придал ее появлению никакого значения. Шел 1921 год, автомобилей на улицах было уже немало, и петроградцы постепенно переставали воспринимать их как странную диковину.
— Ну что, может, ко мне поднимемся, чайку попьем? — перекрикивая галдящих друзей, спросил самый старший из гуляющих. Но те, по-прежнему радостно улыбаясь, один за другим стали вежливо отказываться:
— Спасибо, но поздно уже!
— В другой раз…
— У меня вроде новая строфа сочинилась, мне домой надо, записать ее!