— Слежевская в бога верила?
— Что вы… Общественница… Заведующая…
— А как же зов? — прямо спросил Петельников.
— При чём тут бог? — удивилась женщина тому, что он, Рябинин, в очках, а не понимает. — Это так, её предчувствие…
— Вера Игнатьевна, как она говорила про это предчувствие?
— Как… Говорила, убьют меня, Веруша. Убьют по голове. И просила, чтобы я обязательно пришла на поминки.
— А вы что?
— Господи, да убеждала её выкинуть эти глупости из головы.
— Всё сказали?
— А что ещё?
Теперь и Петельников глянул на следователя, показывая, что вопрос с потусторонним зовом ясен. И тогда Рябинин предал эту доверившуюся ему женщину ради поиска истины, ради оживления её памяти, и стал говорить то, что не думал:
— Вера Игнатьевна, вы же сказали неправду или сказали не всё…
— Как? — Она даже зашлась в глубоком непереводимом дыхании.
— Посудите сами. Летают космонавты, бурлят колбы, гудят синхрофазотроны… А вы нам про какой-то мистический зов.
— Я же её слова передаю…
— А сами-то верите в них?
— Верю! — с какой-то распалённой силой бросила она, обводя деревянные лица мужчин уже сердитым взглядом.
— Почему верите?
— Потому что она убийцу свою знала.
— Кто? — спросил Рябинин уже одновременно с Петельниковым.
— Мелентьевна.
Все бездыханно молчали, боясь спугнуть неожиданное признание. Наконец Рябинин тихо спросил:
— Кто она?
— Работала уборщицей в садике у Слежевской. Теперь живёт в городе…
Инспекторский дружный круг сразу ослабел и стал распадаться на отдельных людей. За окном почти одновременно завелись две машины. Рябинин поднялся, чтобы повести женщину в свою комнату для официального допроса. И тогда она тихонько сказала непонятную им в тот торопливый момент пословицу:
— Кричит на кошку, а думает на невестку…
Жизнь на глазах людей стала Рябинина тяготить.
Ел под насторожённым вниманием милиционера-повара, самострадающего от своих пересолов и переваров. Просыпался от взгляда Леденцова, немигающего, тоже рыжего, как и его шевелюра, — просто так ли он смотрел, опыт ли психологический ставил… Писал дневник, закрываясь плечом от любопытствующего Петельникова. Размышлял под надзорным интересом инспектора Фомина, который удивлялся, почему следователь полчаса сидит на раскладушке и ничего не делает; Рябинин не мог думать, когда на него смотрели, — ему казалось, что ловимая им мысль просвечивает.
Рябинин нахлобучил шляпу и выскочил на улицу. Там, остуженный осенью, он догадался, что слегка лицемерит, — не товарищи его тяготили, а Слежевский притягивал. Но какой силой? Рябинин усмехнулся — чаем. И тут он лицемерил. Слегка.