Допрос требует обстоятельности. Можно не спешить, когда говоришь с вором, грабителем, хулиганом… Даже с убийцей, ибо потерпевшему уже не помочь. Но сейчас Рябинину чудилось, что за её стулом, за её фигурой, за её лицом тает и никак не может растаять туманный образ матери девочки. Не мог он быть обстоятельным. Да и она вроде бы разговорчива.
— Теперь рассказывайте, — покладисто предложил он.
— О чём?
— А вы не знаете?
— Не знаю.
— Рассказывайте о том, за что вас задержали.
— С точки зрения закона такое нарушение неправильно.
— Как?
— За что задержали-то?
Не знает, почему задержана… Но взгляд неотводим и готов к обороне — взгляд ждёт вопросов. А ведь она должна бы ждать извинений, коли задержана ни за что.
— Валентина Петровна, что вы делали вечером третьего сентября?
— Не знаю, — сразу ответила она.
— Почему же не знаете?
— Да не помню.
— Я вижу, вы и не пытаетесь вспомнить.
— Чего пытаться… Память-то не бухгалтерская.
Рябинин вдруг заметил, что он придерживает очки, словно они, заряженные нетерпением, могут улететь с его лица. Но полетели не очки — полетели те вопросы, которые он берёг на конец допроса, на крайний случай.
— Значит, вы не знаете, почему задержаны?
— Откуда же?
— А почему вы побежали от инспекторов?
— Побежишь… Два парня да девка, похожи на шайку.
— А зачем вы купили куклу?
— На сервант посадить, красиво.
— А зачем вы храните в холодильнике разное детское питание?
— Сама ем, оно натуральное.
Его припасённые вопросы кончились. Она ответила наивно и неубедительно. У Рябинина имелись десятки других хитрых вопросов, приёмов и ловушек, но что-то мешало их задать и применить. Похищенная девочка… Преступление было настолько бесчеловечным, что все эти психологические ловушки казались ему мелкими и неуместными.
— Где девочка? — негромко спросил он, не отрывая пальцев от дужки очков.
— Какая девочка? — спросила и она, стараясь произнести слова повеселее.
— Неужели вы думаете, что ребёнка можно спрятать?
— Чего мне думать-то…
— Вот что я сделаю, — сказал он с тихим жаром. — Сведу вас с матерью. Чтобы глаза в глаза.
— А я не боюсь! — вдруг крикнула она, разъедая его неотводимым взглядом.
И Рябинин в её голосе, в этих тёмных глазах, в крепких скулах увидел столько силы, что понял — она не признáется.
Меж ними вклинился телефонный звонок. Нервной до дрожи рукой снял он трубку:
— Да…
— Она у тебя? — спросил Петельников.
— Да.
— Её муж давно на Севере.
— Да.
— Мы нашли сожителя с машиной.
— Да.
— Ребёнка у него нет, и он ничего не знает.
— Да.
— Она не признаётся?
— Да.
— Значит, доказательств веских нет?