— Из-за меня охоту незачем отменять, — тихим, вежливым голосом отозвался Толмачев. — Мне и трех часов достаточно, чтобы выспаться.
— Ну, а нам рано не выходить! — подхватил Горин. — Пускай тетеревиных набродов побольше будет. Только я вас не неволю.
— О чем разговор? — улыбнулся Толмачев.
…Казалось, меня разбудили прежде, нежели я успел заснуть. За окном еще была черная ночь, а освещенная лампой-«молнией» изба жила деятельной, суматошной жизнью. С улицы в избу и обратно мотались егеря, в сенях позвякивал носик рукомойника, весело гудел самовар, стучал лапами Валет, и Толмачев прикрикнул на него: «Тубо, Валет! Куш!», Матвеич звенел посудой, подполковник топал сапогами об пол, уминая в них свежее сено, ворчал на кого-то Муханов, и, покрывая все шумы, грохотал Горин:
— На заре охотятся одни пижоны! Чего делать в лесу, когда набродов еще нету?
— А сойдет роса — будут наброды?! — сердито крикнул Муханов.
— Сказал! Роса чуть не до полудня держится…
— Ну так дождик пойдет, смоет следы, — настаивал Муханов.
— Какой еще дождик? Небо чистое, звездами играет. Толмачев, скажи ему: есть толк в лес идти, когда нет набродов?
— Никакого толку, — мягко улыбаясь, ответил Толмачев.
— Да это я и без вас знаю! — надулся Муханов. — Тоже — открыли Америку!..
— Валерик, — проникновенно начал Горин, — а я видел тебя во сне…
— Не разбудила? — послышался свежий женский голос, и в избу заглянула Данилиха.
— Вера Степановна! — скромно обрадовался Толмачев. — Милости просим!
— Показалось мне, будто вы прибыли. — Данилиха вошла, держа в руках большой газетный сверток. — Вот, косточек для Валета захватила…
— Спасибо. — Толмачев взял сверток, заглянул в него, выбрал кость и кинул Валету, остальные сунул в рюкзак. — Как поживаете, Вера Степановна? Самочувствие?
— Да что мне делается? — засмеялась Данилиха. — А вы совсем пропали!
— Работа, — развел руками Толмачев. — В последнее время много гостей из области, да и с Москвы. Охотимся на Легошинском участке, все больше на рябчиков и белую куропатку.
— Да мне-то к чему, на что вы там охотитесь? — снова засмеялась Данилиха, но как-то тревожно и неестественно, — А только друзей нехорошо забывать.
— Спасибо за косточки, Вера Степановна, — тепло сказал Толмачев, притворяя за ней дверь.
— Иван Матвеич! — взывал Горин. — Куда девался набожный старик?
— Да здесь я! — вышел тот из боковухи.
— Иван Матвеич, покорми егерей… Ушицы вчерашней, картошечки… тут вот консервы остались…
— Не беспокойтесь о нас, — сказал Толмачев.
— Я знаю, товарищ Толмачев, вы о себе никогда не думаете, — строго остановил его Горин, — но распоряжаюсь охотой я. А у меня принцип: прежде всего чтобы люди были сыты, потом все остальное.