Когда вдали показалось Конюшково, облака и вода зарозовели от заходящего солнца, лесное окружье простора почернело. Ничто не предвещало дождя, все приметы указывали на ясную, ветреную погоду.
С каждой минутой небо на западе раскалялось все жарче, по блистающей воде простерлись широкие багровые, изумрудные и желтые полосы, края облаков словно кровоточили. И вдруг все как-то странно, непонятно смазалось. Незримая ни очертаниями, ни тканью своей пелена наползла на край неба, где разгорался золотой, огнистый праздник, притушила солнце, обесцветила облака, превратив их в тусклое, неопрятное месиво, убрала с воды яркие полосы; сухой, чистый, нежно горчащий воздух наполнился испарениями, запахло водорослями, а уж не листвой, и сразу грустно поверилось, что зарядят дожди.
Подполковник и Муханов рано легли спать, остальные ушли на гулянку к бригадиру плотников, провожавшему сына в армию.
Я пробовал уснуть, но возбуждение долгого, сложного дня обернулось бессонницей. Я достал папиросы и прикурил от лампы-«молнии». Ветерок, тянувший в неплотно прикрытое окно, принес тихие голоса двоих, расположившихся, по всей вероятности, у причала на опрокинутых кверху дном лодках. Стоило прикрыть глаза, и казалось, будто разговаривают в самой избе.
— Лапка… — тянул мужской голос. — Маленькая…
— Да не такая уж маленькая! — звонко, остро отозвался девичий голос. — Кабы не скарлатина, уже бы школу кончила.
— Школьница ты моя, отличница!.. Челочка мягкая, губы мягкие, как у телушки…
— Оставьте, дядя Тим! — сказала девушка, и тут я догадался, что это Люда. — Не такая я дура. Думаете, не знаю, что у вас с матерью было?
— Мать не трожь! — строго молвил Толмачев. — Мать у тебя одна.
— У меня-то одна, а вот у вас — сомневаюсь! — со злостью сказала Люда.
— Ну, ну, полегче.
— Да ну вас! Ходили вы к ней — знаю, я все знаю!..
— Подглядывала, что ль? — лениво поинтересовался Толмачев.
— И подглядывала! — сказала Люда с вызовом.
— Люблю старушек… — начал Толмачев. — А за что люблю старушек? Не знаешь?
Люда молчала.
— То-то и оно! За ними можно идти не шатаясь.
— Почему? — не выдержала Люда.
— А из них песок сыплется.
Люди рассмеялись коротким, жестким смехом.
— К вам жена сегодня приезжала?
— Жену не трожь! — с механической строгостью сказал Толмачев.
— Мать не трожь, жену не трожь, кого же трогать-то?
— Меня… Трожь меня, сколько душе твоей угодно…
— Да будет вам! — прикрикнула на него Люда. — Небось, слышно!
— А пусть слушают, лапа… У нас все аккуратно. И слушать-то некому — одни спят, другие пьянствуют…
— Больно вы аккуратный! — перебила Люда. — Со всеми или только со мной?