Рэйчел вернулась к вскрытию конверта. День ее рождения был близко, и она гадала, мог ли ей кто-нибудь прислать ранний подарок для поднятия духа.
Но ее радость исчезла, когда она извлекла несколько фотографий, приколотых к записке:
«Ты действительно считаешь, что можешь использовать меня как пропуск к богатству?
Из нас двоих ты более фотогенична – этот факт желтая пресса использует с радостью, а то еще и продемонстрирует, если примет к публикации. Я всегда знал, что ты стремишься быть в центре внимания. Известность такого рода, хоть и будет раздражать, не уничтожит меня, в отличие от тебя. Как ты думаешь, что случится с компанией „Уэстон“ и ее репутацией „осторожность и незаметность“, когда клиенты обнаружат, что их безопасность зависит от капризной бабы-переростка, чье законное место в публичном доме, а не в охранном бизнесе?
Прости, куколка. Ты проиграла».
Глоток горького, как желчь, кофе застрял у Рэйчел в горле. Чашка громко звякнула о блюдце, когда она потянулась к фотографиям и развернула их веером, как колоду карт.
– О боже! – Она в ужасе выронила снимки, словно раскаленные угли. – Боже мой! – Ужас перешел в мучительное чувство унижения, все оскорбления в записке внезапно приобрели отвратительный смысл. В ней не было подписи, но она немедленно поняла, кто прислал это послание.
Рэйчел вздрогнула, прижимая руки к горящим щекам, и снова взглянула на позорные фотографии. Да, она стояла у него между ног, расстегивая брюки… однако снимок создавал впечатление, что она доставляла ему удовольствие…
А на другой… Господи, там не было ничего, похожего на реальную ситуацию. Кошмар… Снимки давали понять, что она была участницей сексуального извращения, а вовсе не доброй самаритянкой, спасающей страждущего.
Добрые самаритянки не катаются по кровати вместе с теми, кому хотят помочь.
Рэйчел затрясла головой, не в силах оторвать взгляда от своего изображения в роли охотницы за мужчиной. Это было настолько не в ее характере, что она сочла бы это смешным, если бы все не выглядело так унизительно. Фотографии не имели ничего общего с истиной, ведь вся ситуация была совершенно невинной.
Ну хорошо, возможно, не совсем невинной. Но все происшедшее было исключительно делом рук Мэттью Риордана!
Да как он осмелился? Как посмел угрожать ей? Она никому ничего не сказала – ни Фрэнку, ни Меррилин – о том, что случилось тем вечером, когда они покинули прием. Хотя ей так хотелось посплетничать! Нет, она промолчала. Исключительно ради него.
И вот как он отплатил ей за молчание. Один жалкий пучок цветов… и это, это… хамство! Как он ее назвал? Переросток? Переросток! Орехово-карие глаза позеленели от злости. Что-то он не возражал против размера некоторых частей ее тела, когда умолял заняться с ним любовью!