Еще дважды я посещал этот кабинет — в консультативном центре любят перестраховываться. А Эми между тем не делала ничего. Должна была принимать гормоны, но все не начинала. Она вообще палец о палец не ударила. Это ей предстояли беременность и роды, поэтому пару месяцев я старался не грузить ее, не перегибать палку. Просто поглядывал на пузырек с пилюлями — не уменьшается ли уровень. Наконец, одним зимним вечером, выпив несколько кружек пива, я поднялся на крыльцо, вошел в дом, сбросил обледеневшую одежду и, устроившись рядом с Эми на кровати, ткнулся носом ей в плечо, прошептав в теплую кожу: «Давай сделаем ребенка, Эми, давай сделаем малыша…» И она ответила: «Нет». Я ожидал смятения, нервозности, неуверенности: «Ах, Ник, смогу ли я быть хорошей мамой?» А тут холодное, обезоруживающее «Нет». И никакой лазейки. Я ожидал нервозности, опасений, переживаний. «Ник, а я смогу быть хорошей мамой?» Очередное, которое ее больше не интересовало. «Я поняла, что на меня навалится самое трудное, — рассуждала она. — Все эти подгузники, врачи, воспитание… А ты будешь витать, как вольный ветерок, и изображать веселого папочку. Мне придется вкалывать, чтобы вырастить из них хороших людей, но ты обязательно все испортишь. И все равно они будут тебя любить, а меня ненавидеть».
Я пытался доказать Эми: все будет совсем не так, но она не верила. Убеждал ее, что не просто хочу ребенка — ребенок мне совершенно необходим. Я должен был убедиться, что способен любить всей душой и что со мной маленькое существо всегда будет чувствовать себя желанным в этом мире. Я хотел доказать, что могу лучше исполнять отеческий долг, чем мой беспутный родитель. Я выращу человека, не похожего на меня.
Но как я ни старался, Эми оставалась непоколебима.
Год спустя я получил извещение из клиники. Врачи предупреждали, что не будут хранить мою сперму, если мы не свяжемся с ними. Я оставил распечатанное письмо на обеденном столе как откровенный упрек. Через три дня увидел его в мусорном ведре. Больше мы эту тему не затрагивали.
К тому времени я уже пару месяцев тайно встречался с Энди, а потому не имел морального права проявлять недовольство. Но боль оставалась, я продолжал мечтать о нашем — моем и Эми — ребенке. Я привязался к нему. Я был уверен: у нас с Эми получился бы замечательный малыш.
Марионетки настороженно следили за мной черными глазами. Выглянув в окно, я убедился, что фургоны с телевизионщиками закрылись, и вышел в теплую ночь. Самое время прогуляться. Даже если попадусь на глаза какому-нибудь репортеру-одиночке из желтой прессы, плевать.