– Погоди, я потолще липку найду, тебе бочоночек сделаю.
– Ну ты, Евгений Онегин! – замечает отец, – ты поосторожней с липками-то: ведь лес-то не наш с тобой. Ну как сторож увидит?
– Ничего! – задорно отвечает Евгешка, – меня дед Михайла знает; я ведь не с топором иду!
Он уходит глубже в лес, а мы с отцом продолжаем путь вдоль опушки. Кроме начинающих желтеть своими тычинками «зайчиков» на ивняке, на котором лепится несколько первых пчел, нигде еще ничего цветущего не видно. Отец идет потихоньку впереди, пристально приглядываясь в сторону леса. Вдруг он останавливается с радостным восклицанием:
– Ну вот она, наконец! Ее-то мне и надо. Вот и еще! Посмотри, какая прелесть!
Он указывает мне на два маленьких, жиденьких кустика, совершенно без листьев. Издали мне кажется, что их веточки обросли каким-то мхом или лишаем, но, подойдя ближе, я разглядываю, что веточки покрыты густосидящими красивыми лилово-розовыми цветами.
Рис. 43. Изделия из липовой коры.
Рис. 44. Веточка ивы в цвету.
– Что это, сирень? – спрашиваю я.
– Нет, брат, не сирень, но тоже хорошо пахнет. Понюхай. Это – дафна, по латыни называют ее дафне мезереум (Daphne mezereum).
Я срываю веточку и ощущаю приятный, сладкий, несколько одуряющий запах.
– А по-русски она как называется? – спрашиваю я. – Дикая сирень?
– Нет, брат, сирени она совсем не сродни; другого семейства. Вот этот ясень гораздо ближе к сирени; он с ней одного семейства. Ну да этого тебе еще не понять!
Я с чувством недоумения и обиды смотрю на ясенек с надутыми темными, похожими на мышек почками. Почему душистая дафна не сродни, а ясень, у которого и цветов-то настоящих не видно, сродни?
В это время к нам подходит лесник, старик Михайло.
– Здорово, дед! – говорит ему отец. – Знаешь ты эти цветы?
– Как не знать. Раньше всех цветут. Иную весну снег еще и не тает, а они уж цветут. А осенью на них ягода бывает, красная, ядовитая.
– А как эти цветы у вас называются?
– Здешние все больше «волчьей ягодой» зовут, а в нашей стране, откуда я родом, «пережуй-лычко» называли. Ребята баловались: дадут тому, кто не знает, скажут: «пережуй лычко». Ну, тот и пожует, а она ядовитая, скверная.
Рис. 45. Веточка дафны весной.
Попрощавшись с дедом, отец кладет несколько веточек в ботанизирку и потихоньку направляется в обратный путь, а я с веточкой дафны бегу скорей к своему другу. Меня волнует сознание, что в моих руках «яд». Я разыскиваю Евгешку, вырезающего узор на маленьком ведерке из липовой коры. Подавая веточку дафны, я говорю ему:
– Пережуй лычко.
Разумеется, у меня нет сознательного желания испытать действие яда на моем любимом друге: я просто в припадке мальчишеского легкомыслия. Когда Евгешка отрывает кусочек коры и подносит его ко рту, я не сразу останавливаю его.