Слустя минуту времени, они вытащили изъ лодки двухъ несчастныхъ, чтобъ ихъ разрѣзать на куски. Одинъ изъ нихъ, оглушенный ударомъ товора, упалъ замертво на землю. Трое дикарей бросились на него, изрѣзали на куски, чтобы готовить свой адскій обѣдь. Между тѣмъ другой несчастный стоялъ неподалеку и каждую минуту ожидалъ себѣ подобную злую участь. Когда дикіе дѣлили между собой мясо убитаго, этогь несчастный, видя удобный случай къ своему спасенію, распуталъ потихоньку веревки, которыми были связаны у него руки и ноги, и вдругъ съ быстротою серны бросился бѣжать, прямо въ ту сторону, гдѣ находился я.
Признаюсь, что я очень испугался, увидѣвъ это, но вмѣстѣ съ тѣмъ и радовался, что можетъ быть какъ-нибудь смогу спасти этого несчастнаго. Я боялся того, что вся толпа дикихъ бросится за бѣглецомъ, но однако этого не случилось, и только трое погнались за нимъ. Плѣнный имѣлъ большое преимущество въ искусствѣ бѣгать предъ своими врагами, и еслибъ его бѣгство продолжалось съ такою же силою, то онъ чрезъ полчаса скрылся бы совсѣмъ у нихъ изъ глазъ.
Между нимъ и моею крѣпостію находился небольшой заливъ. Несчастный, подбѣжавъ къ нему бросился стремительно въ воду, быстро переплылъ на другую сторону залива и пустился опять бѣжать. Когда трое его непріятелей подбѣжали къ тому же мѣсту, то только двое бросились въ воду, а третій возвратился назадъ, вѣроятно потому, что не умѣлъ плавать. Эти двое дикихъ умѣли плавать несравненно хуже противъ своего плѣнника.
Теперь самый удобный случай, подумалъ я и, сошедъ поспѣшно съ холма, взялъ свое ружье и побѣжалъ къ берегу, стараясь остановить бѣгущаго своимъ крикомъ; но онъ, почитая меня тоже врагомъ своихъ, продолжалъ бѣжать. Тогда я медленными шагами сталъ приближаться къ двумъ дикарямъ, которые, увидавъ меня, остановились въ изумленіи. Я стремительно бросился на одного изъ нихъ и ударомъ ружейнаго приклада повалилъ его замертво на землю.
Второй дикій, видя своего товарища убитымъ, сталъ натягивалъ свой лукъ; но я предупредилъ его и выстрѣломъ изъ ружья убилъ на повалъ своего врага. Плѣнный, услышавъ этотъ выстрѣлъ, оцѣпенѣлъ отъ страха и не могъ болѣе сдѣлать ни одного шага. Я махалъ ему дружелюбно рукою и разными знаками приглашалъ его подойти ко мнѣ; но онъ не довѣряясь, то приближался ко мнѣ на нѣсколько шаговъ, то опять удалялся, вѣроятно боясь сдѣлаться вторично плѣнникомъ и быть убитымъ подобно двумъ его непріятелямъ. Наконецъ, когда я ему сдѣлалъ третій знакъ съ самымъ ласковымъ выраженіемъ лица, то онъ нѣсколько ободрился и началъ тихо подходить ко мнѣ, падая чрезъ каждые 10 или 12 шаговъ на колѣни, чтобы показать тѣмъ свою покорность. Когда я подошелъ къ нему, онъ упалъ на землю, цѣловалъ ее и, взявъ мою ногу, положилъ ее себѣ на голову, чтобы выразить тѣмъ свою преданность, и что онъ желаетъ быть моимъ рабомъ. Я поднялъ его и старался ласками успокоить его. Въ это время я замѣтилъ, что дикій, котораго я положилъ на землю ударомъ приклада, былъ еще живъ и старался подняться съ земли. Я показалъ это своему плѣннику. Онъ отъ страха произнесъ нѣсколько словъ, которыхъ я хотя не понималъ, но которыя доставили мнѣ несказанное удовольствіе, потому что я не слыхалъ человѣческаго голоса уже 25 лѣтъ. Потомъ онъ указалъ мнѣ на мою саблю и знаками просилъ, чтобъ я отдалъ ее ему. Я исполнилъ его желаніе. Тогда онъ въ одно мгновеніе подбѣжалъ къ своему врагу и однимъ ударомъ сабли отрубилъ ему голову. Послѣ этого онъ возвратился ко мнѣ, смѣясь и прыгая, чтобъ тѣмъ выразить свое торжество, и съ разными жестами, значеніе которыхъ я не понималъ, положилъ къ ногамъ моимъ саблю и отрубленную голову дикаго.