Между тем Сесиль догадывалась о том и несколько недель спустя объяснилась с Проспером. Регулярные посещения брата, удовольствие, которое, по-видимому, доставляли ему прогулки с ней и се товаркой, его заботливость о своем туалете, предупредительность, которую он выказывал, открыли сестре глаза. Она стала присматриваться к Розе и легко убедилась, что та не придает никакого значения ухаживанию Проспера, что ее любезность к нему основана на простых и чистых товарищеских отношениях и что, если один из них волнуется, то другой обнаруживает полнейшую беззаботность.
Такой оборот дела сначала тревожил ее из боязни, чтобы ухаживание брата не было истолковано в дурную сторону, а потом она стала беспокоиться, опасаясь, чтобы Проспер не влюбился в Розу без всякой надежды встретить взаимность. Если Превенкьер вернется из-за моря, разбогатев в Трансваале, положение его дочери тотчас радикально изменится, а Проспер, сын бывшего кассира в его банке, не может показаться богачу желанным зятем.
Единственным шансом жениться на Розе была бы для этого доброго малого любовь мадемуазель Превенкьер. Между тем спокойная благосклонность, откровенная симпатия, с которыми она относилась к сыну старика Компаньона, явно доказывали, что девушка не питает к нему никаких нежных чувств. Поэтому для Проспера становилось опасным заходить слишком далеко по пути увлечения. И Сесиль решила высказать брату свои тревоги на его счет, открыть ему глаза на опасности, угрожающие его спокойствию.
В одно воскресенье она пошла встречать Проспера на станцию и, вместо того чтобы отправиться оттуда вместе с ним домой, спустилась по набережной Луары к красивому местечку, усаженному деревьями, на берегу реки, которая катила свои волны, весело блестя на солнце.
— Я привела тебя сюда не для того, чтобы любоваться видами, — сказала сестра, скрывая свое волнение под маской шутливости, — мне надо поговорить с тобой серьезно.
— Боже мой, в чем дело? — спросил он, начиная тревожиться.
— Дело это касается Розы, — отвечала Сесиль, — нашего отца, тебя и даже меня.
— Стольких лиц!
— Да, все тут замешаны прямо или косвенно. И вот почему я не могла дольше молчать.
Проспер поднял глаза; на его лице выражался такой испуг, что молодая девушка почувствовала жалость и положила руку ему на плечо:
— Мне не хотелось бы огорчать тебя, мой добрый Проспер, — сказала она, — но между тем я не должна допускать, чтоб ты рисковал смутить спокойствие Розы. Ты меня понял, не так ли?
Он потупил голову, ничего не отвечая, а его лицо приняло мрачное, утомленное выражение, как после жестокой усталости. Сестра продолжала: