— Вот и ладно, — обрадовался старый седой лис. — Вот и славно! О прожекте вашем через этот доклад, подикось, все Отечество узнает?
— Я на это надеюсь. Да к чему вы это, Иван Дмитриевич?
— А к тому, Герман Густавович, что вот и Сидоров очень рекомендовал подписку на акции публичной устроить. Он уже и письма разослал. И Григорию Петровичу Елисееву, и Василию Александровичу Кокореву… Помните, мы на его подворье в Первопрестольной останавливались? И Петру Ионовичу Губонину. Это тоже не последний человек, и к чугунным дорогам интерес имеет. Они и сейчас у Мельникова прожект на Горнозаводскую дорогу держат. Все к государю дорогу не найдут…
— Ого!
— Этим-то господам, чтоб нехристям вороватым нос утереть, и по мильену поди жалко не будет, — кавалерист, успевший расстегнуть шитый камзол и допить обе заказанные в самом начале кружки, чувствовал себя вольготно.
— Оно может и жалко, — подмигнул отец ротмистра. — Так и подписка на акции – это не нож к горлу.
— Я, вы, Сидоров, — я загибал пальцы, опасаясь ошибиться. Забавно было считать, таким образом, миллионы в драгоценном металле. — Елисеев, Кокорев и Губонин. Всего шесть. Против их…
Махнул головой за плечо.
— Против их двух, — поддакнул золотопромышленник. — А ежели вы упрямиться не станете, да к князю Константину на поклон пойдете, так и с Михаилом Христофоровичем стакнуться не сложно станет. Да и с государем…
— А Штиглиц с Гинцбургом останутся не у дел, — согласился я. — И прав у них будет не больше, чем у прочих. Прекрасно!
— Барыши свои они все одно получат. Однако же не со всего капитала, а с малой части. Оно конечно вроде и не мое дело, Герман Густавович. Только не по-людски как-то в государеву казну руки-то совать. Поделом им…
— Можно подумать, великие князья… — начал я, и был тут же прерван ставшим вдруг жестким, как отцовский ремень, Асташевым.
— А не нужно! Не думайте, Герман Густавович. Не наше это. Они внутри семьи всегда сговорятся, а мы, от дум сих скорбных, волосья с головы теряем.
— Mцchten Ihre Geste noch was? — не глядя на Асташевых, спросил у меня подошедший половой.
— Nein, danke, — ответил, опередив меня, ротмистр. — Мы уже уходим… Putain allemand!
Глава 4
Прелюдия к медным трубам
Графа Строганова было трудно не узнать. Высокий, прямой, как жердь, седой насупленный старик в генеральском мундире. Он него веяло таким аристократизмом, такой привычкой властвовать, что, хотел он того или нет – вокруг его стула образовалось свободное, никем не занимаемое пространство.
Честно говоря, не ожидал его увидеть в Николаевском зале Санкт-Петербургской городской думы, снимаемом Вольным Экономическим обществом под публичные доклады. Была крошечная, микроскопическая надежда, что лекцию посетит кто-нибудь из царских детей – Александр, а еще лучше – Николай. Но сколько бы я не вглядывался в лица, царевичей не опознал. А вот Строганова было невозможно не заметить.