.
Не умолкая ни на минуту, бухали турецкие барабаны.
— Ветер возвращается! — раздался вдруг радостный крик с марса.
И правда, среди бликующего, словно политого маслом, моря, на вест-зюйд-весте возникла полоса ряби, и полоса эта приближалась. Ветер нагонял бриг, но ещё раньше, чем, захлопав, наполнились им паруса на «Меркурии», его приняли в свои паруса турецкие корабли. В мгновение ока они выросли за кормой, словно две снежные вершины, и в тиши внезапно смолкнувших барабанов громкий голос на чистом русском языке произнёс:
— Сдавайся и убирай паруса!
— Сам, индюк, сдавайся, — пробормотал Казарский и, взглянув на канониров, которые наготове держали тлеющие фитили, резко махнул рукой. Сверкнув огненными струями и окутав корму дымом, ретирадные пушки откатились назад.
Когда дым рассеялся, на бриге увидели, что реи, ещё минуту назад облепленные турецкими матросами, опустели.
— Не пришёлся басурманам наш гостинец по вкусу, — с улыбкой проговорил рослый загребной матрос, — и это были его последние слова: посланное в ответ с трёхдечного корабля тяжёлое ядро, пробив борт и уложив сразу двух гребцов, вылетело с другой стороны.
Тридцатифунтовое ядро, пробив правый борт и уложив на месте двух загребных матросов, вылетело с другой стороны. Отброшенные на середину палубы убитые лежали в луже растекающейся, крови, и руки тех, кто ещё был жив, непроизвольно потянулись к шапкам, чтобы проститься с мёртвыми товарищами, и печать печали легла на их обветренные лица. Они словно забыли, что бой уже начался, что неприятель именно сейчас снова пошлёт ядро, быть может ещё более губительное, чем это. И тогда в траурной тишине властно прозвучал голос капитана:
— Прекратить греблю!.. Мёртвых на бак… Песок на палубу!.. Вёсла убрать!.. Живей, молодцы, пошевеливайся!
И этот голос, который сейчас звучал точно так же, как он звучал в Севастопольской гавани, вернул спокойствие потрясённым матросам.
— Молодцы!.. Молодцы, ребята!.. — говорил капитан, наблюдая за их действиями. Сейчас на счету была каждая секунда — турки уже начали обходный манёвр. Трёхдечный корабль отворачивал к норду, ложился в бакштаг, чтобы, увеличив скорость, поравняться с бригом и произвести продольный залп из всех орудий.
Двухдечный пока продолжал идти прежним галсом. Пятьдесят пять орудий и тридцать семь! Если одно ядро наделало столько бед, то что могли наделать девяносто два! Более тысячи фунтов чугуна с одной стороны и восемьсот — с другой… И это при каждом залпе!
Что он, капитан восемнадцатипушечного брига, мог противопоставить этому металлическому смерчу? Что?..