— У них нет сына — вот так они говорят, — сказал он вдруг. — А вот Лёлик — это другое. Я не знаю, как его теперь тут оставить.
Дом Лёлика казался в ноябрьских ранних сумерках огромным акульим зубом — а на самом-то деле он похож на подкову. Мимо мчались машины, подсвеченные фиолетовым окна отражались в Москве-реке, снег во дворе Лёлика стал темным и скучным. Мы ждали в машине у подъезда, и я и не узнал Лёлика сразу. Он теперь казался совсем маленьким, каким-то высохшим. «Ну, поехали?» — спросил он бесцветным голосом, не пошутил, как было раньше, не улыбнулся Сэму.
И ехать в Дом было теперь совсем по-другому. Улицы казались темнее. Только на стоянке около Дома ветеранов, где Сэм снова оставил свою машину, было светло — от свежевыпавшего снега. Снег хрустел и скрипел под ногами, будто подошвы ступали по конфетным оберткам, сумерки, как и в прошлый раз, пахли сладко и остро — древесным дымом, а фиолетовые дорожки убегали куда-то в лес.
Дом выглядел темным и пустым. Даже Ефимовича не было. «Он в больнице», — сухо бросил Лёлик и исчез за дверью с надписью «Администрация».
— Еще месяцок подождать, — вздохнул он потом, садясь в машину.
— Ну слушай, Лёлик, — сказал Сэм.
— Не начинай, — хмуро сказал Лёлик так, что оставалось только замолчать.
Мы проводили Лёлика до квартиры, и когда спускались по лестнице во двор, я вдруг увидел, что глаза Сэма блестят.
— Ты чего, Сэм?
На сцене Сэм может вдруг заплакать. Как по мановению волшебной палочки. С самого детства я смотрел на то, как вдруг затопляются его глаза, как камнем застывает враз лицо, как прочерчивает дорожку на гриме слеза. И всегда это было чудом, необъяснимым и страшноватым.
«Как это у тебя получается, Сэм?» — спрашивал я.
«А никак, — пожимал он плечами, — получается и все тут».
Но только один раз я видел, как Сэм плакал не на с цене.
Это было уже давно — на него с другом напали на улице, недалеко от театра.
«Он просто взял меня за руку».
Сэм пришел в мастерскую к Маме Карло и Лёлику — в синяках и ссадинах.
Я гордился им — потому что их было трое, а он один. И они убежали первыми. Человека с такими мускулами, как у Сэма, нечего и думать, что победишь, считал я. Сашок восхищенно цокала языком.
А Сэм вдруг уронил голову на руки — чтобы никто не увидел его глаз — и заплакал. Я просто догадался, что он плачет, потому что плечи его судорожно вздрагивали.
Мама Карло невозмутимо макала ватную палочку в пузырек с йодом и рисовала на сэмовых плечах атлета с картинки мелкую сеточку.
А Сашок бегала вокруг него и только спрашивала — ну ты что, Сэм, ну ты что. Ты же победил их, победил же ведь, да?..