— Когда едешь? — спросил Потап.
— Девятого марта, — брякнула я наобум первую дату после восьмого.
— Я позвоню, — бросил мне Потап и добавил, удаляясь: — Мишке ни слова.
А Мишка в последнее время был сама нежность, и я уже стала подумывать, не вышло ли ошибки, и по вечерам терзалась из–за своего дурацкого решения тогда в январе.
В тот год восьмое марта пришлось на воскресенье, и с утра мама, как обычно в последние годы, ходила в церковь, где ставила свечу и молилась за меня. Это была единственная мамина отдушина, ведь у нее так и не появился мужчина, и вообще она тяжело сближалась с людьми. Разговаривать с ней было после церкви труднее, поскольку на нее снисходили вроде как отголоски святости, а я, грешная, была недостойна общения с ней. Тем более что правду объявить я не могла, а лгать я не любила. То есть, это все я себя сама накручивала, чтобы просто не обнять ее и не расплакаться, и не говорить лишних слов.
Слава богу, под вечер накрыли стол, выпили беленькой, грибочками закусили, поплакали там, повздыхали. Сумка спортивная моя стояла уже собранная.
— Я, — говорю, — Мишку не люблю, но открыто признаться в этом духу не хватает, он же у меня первый…
— Так что ему сказать–то? — мама спрашивает. — Он ведь настырный парень, проходу мне не даст.
— Ну, скажи, я в Питер уехала, чтобы немного погостить у подруги по сборам, — придумала я. — Потом он и сам забудет. А потом я ему напишу. И в армию он как уйдет, так и забудет совсем.
На этом и порешили. Больше я Мишку уже никогда не видела. Он остался в армии на сверхсрочную службу, и погиб зимой 96-го под Грозным.
*.*.*
А мы с Потапом выехали в понедельник днем, и вскоре оказались напротив деревеньки Концово.
— Ух, ты, надо уважить традицию, — рассмеялся Потап и свернул. — Я как раз только душик принял!
— Олег, — попросила я, — давай обойдемся без этого. У тебя что, мало девушек?
— Идиотский вопрос, — пожал плечами Потап, стягивая дубленку. — Какое кому дело до чьих–то девушек? Я же не хочу сказать, что ты будешь моей единственной навсегда. Но я чувствую, что ты меня возбуждаешь, я тебя хочу и буду тебя помнить. Честно.
— Давай ты будешь меня просто помнить, за мой ум и красоту, без дурацкого перепихона в машине. — Я не собиралась сдаваться, поскольку ехать 80 километров с Потаповой спермой на коже было не менее неприятно, чем обтирать снегом голое тело среди яркого дня.
— Нет, зайка, — ласково сказал Потап. — Возьми у меня в ротик, если тебе по-простому не хочется.
— Блин, Олег, — я не ожидала такого предложения, — ты что говоришь такое? Я никогда еще этого не делала.