Я осматривалась вокруг себя и видела, как люди стараются вывернуться из надвигающейся безысходности. Наиболее предприимчивые открывали свои закусочные или кафе, ездили в Польшу и Турцию за шмотками, перепродавали пиво и колбасу, гоняли подержанные машины из Германии. Для всего этого надо было обладать хотя бы небольшим начальным капиталом, навыками и связями, которых у меня не было. У меня вообще ничего не было, кроме весьма заурядного личика, стройных ног и стремления выбраться из трясины, в которой барахталось население нашего городка. Вдобавок, у меня были проблемы с сексом. Точнее, с его отсутствием.
*.*.*
В нашем городке, где едва набиралось пятьдесят тысяч жителей, все знают почти всех. Я, подражая героиням книг, очень хотела превратить свою жизнь в роман. Только вот в романе рядом с достойной девушкой рано или поздно появлялся ну пусть не принц, пусть даже не герой-любовник, но хотя бы интересный человек, личность, заслуживающая того, чтобы о нем написать. Что ж, я общалась с мальчиками в школе, со спортсменами на тренировках и сборах, значит, тоже должна о них что–то рассказать.
Мишка был старше меня на полтора года, он как раз собирался в армию, и он очень хотел, чтобы я его дождалась. Вся история с ним — это рассказ о гуляниях в обнимку, поцелуях и его откровения о том, как он бухал и дрался. И вовсе не потому, что он был таким порочным — он как раз отличался спокойным и рассудительным характером — а просто вся эта болтовня о разборках и оторванных дружках, которые трезвыми вообще не бывают, была правильной, так надо было говорить со своей девушкой. А вот если бы он заговорил о Булгакове, или пригласил бы меня послушать симфонический концерт, то я и сама сочла бы его ненормальным. Конечно, тогда — не сейчас. А в те годы, несмотря на всю мою начитанность, я вполне спокойно воспринимала его глупые речи, даже пару раз он при мне нюхал клей, но вокруг почти все частенько нюхали «Момент» или растворитель, и я знала, что это нормально для моих сверстников. Все–таки, если бы я любила его, я вела бы себя иначе, но мне было легче наблюдать и изучать мой мир, а не бороться за Мишкино перевоспитание, и причина заключалась в моем знании: нам не суждено состариться вместе. Не могу ничего плохого сказать о Мишке — он, в сущности, добрый парень, и, возможно, он был бы рядом со мной в самые страшные годы — если бы его не призвали. Но именно с ним я сделала вывод, что верить словам моих ровесников нельзя.
А папа мне говорил, что женщина будет счастлива только с тем человеком, у которого есть Слово. Прошло много лет после папиной смерти, но я и сейчас думаю, что он прав.