Врач, которому предложили массовое душегубство, нервно сглотнул слюну. По масштабу замысла оно неизмеримо превзошло деяния его отряда, коими он так гордился. Опасность, розыск и месть со стороны родственников убитых тоже нельзя сбросить со счетов. Но коли получится, жизнь не зря прожита…
— Благодарю за доверие, ваше превосходительство!
Он не мучился достоевщиной в духе «тварь я дрожащая иль право имею», впервые получив возможность это право применить столь широко.
Железнодорожная станция Хапаранда на границе Швеции и российского Финляндского княжества освещалась не слишком щедрыми лучами летнего скандинавского солнца. Однако настроение у пассажиров трех последних вагонов поезда, следующего до Санкт-Петербурга, было приподнятым, праздничным. Казалось, солнце сядет за горизонт, и окна вагонов прямо-таки осветятся изнутри пылающими там революционными страстями.
Колеса стучали на стыках, за насыпью раскинулись северные пейзажи Российской империи. Природа дышала спокойствием, но пассажиры верили — оно обманчиво. Главная часть природы, человеческое общество, бурлит, как никогда. Российский народ окончательно устал от экономического и продовольственного кризиса, бессмысленной войны с Британией, бездарного управления государством. Наступает революционная эпоха перемен, товарищи!
В заднем вагоне путешествовал маленький, лысый и картавый человек, который на полном серьезе и без тени шутки величал себя «вождем мирового пролетариата». С ним в купе разместилась законная жена Надежда Константиновна и законная же любовница Инесса Арманд, посему «товарища Наденьку» иногда просили удалиться на полчасика. После такого уединения с «товарищем Инной» вождь набирался новых моральных сил, которые выливались в бесконечные монологи. И хотя кроме гарема их слушали лишь Кон да Мануильский, Ульянов считал, что время проводит с пользой. Он репетировал речи перед народными массами. За десять с лишним лет в эмиграции он совершенно забыл, как выглядит и чем дышит российский пролетарий, а о положении в стране знал лишь из приходивших с запозданием газет. Эти факты Ильича ничуть не смущали. Он был вооружен марксистской теорией, дополненной и углубленной самостоятельно за скучные годы, проведенные в Женеве и в Лондоне. Потому маленькие ноздри Ульянова раздувались, словно у призовой лошади, выходящей на финишную прямую с отрывом на корпус от соперника. Теперь разве что чудо может помешать ему осчастливить Россию! О том, что чудо в лице черносотенцев едет в том же поезде, Ильич не догадывался.