— Это да, — согласился Железняк, сдвигая фуражку на нос, как ранее бескозырку. — Ну и чо? Молодым завсегда так. Потом они сами над новыми молодыми… Ваше благородие, а вы же с ними вроде как шуры-муры, а? Поговорите?
— Попытаюсь. Но не обещаю. Им же на смерть идти ради тех, от кого полтора месяца одни унижения видели.
— Раньше этап на Сахалин года два или три шел, — весомо заявил Дыбенко. — Полтора месяца для наших салаг — благодать. Вот помню, меня по молодому делу наш боцман…
— Отставить пустой треп. Лучше разок снова продумайте, как на корабль пробраться. — Раскольников поднялся. — Ждите.
Офицер спустился на первый этаж, где политические ссыльные, которым для смеха выдали винтовки и по пять патронов, изображали караул. Там как раз сидел и покуривал цигарку со скверным табаком их неформальный вожак — большевистский еврей Яша Свердлов.
— Здравия желаю, ваше благородие, — вяло поздоровался он, не пытаясь встать. В атмосфере дурного примера, подаваемого балтийцами, смешно требовать соблюдение субординации от социалистов.
— Здравствуйте, Яков. Спокойно?
— Как в могиле. Собственно, почему — как. Остров огромная могила и есть. Нам с него не выбраться. Так, Федор Федорыч?
— Да как сказать, Яков Михалыч. Способ есть, но зело рискованный.
— Ой вей! Зиму мы здесь точно не переживем, так что риска не вижу.
Раскольников подсел поближе, настороженно глянув на эсера Прошьяна, спавшего сидя на посту, утопив голову в поднятом вороте шинели. Только огромный армянский нос сопел наружу.
— Мы хотим под утро угнать эсминец «Майами».
Свердлов повернул голову и поправил пенсне.
— Вы серьезно? — Он выговаривал слова с легким идишским акцентом. Примерно так: «Ви сегьезно?»
— Конечно. Только нужна ваша помощь.
— Драить парашу? Целовать светлану? Какие еще глупости придумали наши балтийские товарищи?
— Навести шухер на берегу. Сами понимаете, при захвате корабля могут быть выстрелы.
— А наводящие шухер погибнут.
— Не обязательно и не все. Охрана у шлюпок человек десять. Разделываетесь с ними, начинаете стрельбу и прыгаете в лодки.
— А по нам с берега из пулемета. Такой цимес у этого гешефта?
— Как хотите. Живите с миром… до зимы.
— Стойте, мичман. Вы же прекрасно знаете, что я вам не откажу. Видно такое оно мое — еврейское гроссе нахес.[13]
— Спасибо, Яков. Через два часа приду, обсудим подробности.
— Федор! Ни слова не говорите Троцкому. Он для американцев — свой.
Стук сапог затих за поворотом грязного тюремного коридора.
— Яша, ты серьезно?
— Все слышал, Прош?
— Не отвечай вопросом на вопрос, жидовская мор… прости меня, славный революционный товарищ. Лучше скажи — правда веришь в успех?