С вечера, не веря в возможность успешного ночного захода на авианосец, Колчак приказал спустить «Шорты» на лед, переобуть на лыжи и подготовить полосу, сколов неровности. Техники при помощи матросов совершили настоящий подвиг, воюя со временем: разведка донесла, что на рассвете германская эскадра может начать артподготовку.
Бипланы взлетали со льда, с полосы строго к северу от стоянки германских целей. Туда же и возвращались, с высоты засекая мазутные костры на жестяных листах. Один разбился на посадке. Видать, пилот не смог во тьме правильно рассчитать расстояние до поверхности. Сколько машин ушло под воду у горящих линкоров, а сколько сгинуло в просторах Балтики, промахнувшись мимо авианосного крейсера «Император Николай I» и огней вдоль полосы, одному Богу известно.
На рассвете, когда четверка русских броненосцев заняла исходную позицию, великий князь Александр Михайлович дал команду на взлет одинокому «Шорту». Вместо торпеды тот нес иной груз — радиостанцию.
Несмотря на десятки опытов, князь не мог поверить, что ее роль сыграет странное до нелепости устройство, обернутое в одеяло и втиснутое меж сиденьями членов экипажа.
— Адам Яковлевич, от вашего аппарата зависит судьба целого фронта. У нас есть аэроплан с передатчиком Маркони. Вы отдаете себе отчет, за что взялись? Последний раз спрашиваю.
— Так, прошу други аэраплан, джесли сувязь згине,[5] — ответил человечек на странной смеси русских и польских слов, которая безмерно раздражала великого князя. Неужели подданные Империи не в состоянии выучить язык титульной нации?
— Потеряете связь — лучше не возвращайтесь. — Князь вдохновил поляка в своем командно-казарменном стиле и отправился лично проследить, чтобы исполнялась самая странная прихоть Наркевича-Иодко. А именно — увлажнялась палочка вербы, подключенная к радиоаппаратуре.
Об этой затее Александр Михайлович не докладывал никому. Полагал — засмеют, и за дело. Вместо проверенного и высочайше утвержденного оборудования Маркони, работавшего на тех же принципах, что и приборы Попова, князь позволил пану Адаму, как тот себя называл, вставить в аэроплан сюрреалистическую конструкцию из веточек и листиков.
Худосочный поляк лет сорока, с жидкими усиками и ранними залысинами, объявился перед Рождеством, представившись старшим сыном Якова Оттоновича Наркевича-Иодко. Великий князь проверил — действительно, трудился ранее в Минской губернии такой энтузиаст-одиночка, известный врач и любитель использования электричества для медицины и выращивания огородных культур. В то время подобные предприимчивые персоны толпами осаждали членов правящей фамилии, наперебой навязывая «гениальные» изобретения и требуя денег за них. Адам поразил скромностью. Он честно сказал, что понятия не имеет, как прибор работает. От покойного отца остались лишь обрывочные записки да десяток коробок с «раздельными телефонами», вполне еще действующими.