Роман в социальных сетях (Зорин) - страница 3

Раз в неделю, в среду или четверг, Модест Одинаров ходил к немолодой, кривозубой проститутке. Побыв полчаса, он расплачивался, выкладывая деньги на растрескавшийся комод. Она не знала его имени, он ее. «Точно звери», — спускаясь по лестнице, думал Модест Одинаров. Но такие отношения его устраивали, распрощавшись с молодостью, проститутка брала недорого, к тому же постоянным клиентам делала скидки.

— А у меня вчера отец умер, — как-то сказала она сдавленным голосом.

— Да? — задержался в дверях Одинаров и, не зная, что сказать, стал мять шляпу.

— Бросил он нас, — вздохнула проститутка. — Я тогда под столом проходила, и с тех пор мы не виделись. Помню, с матерью они все время ругались, он заначки от нее делал, она от него гуляла.

Одинаров надел шляпу.

— А на похороны я не пойду, — опять показала хозяйка свои кривые зубы. — Пусть, как жил бобылем, так завтра один и управляется.

За дверью Модест Одинаров сплюнул на половик.

«Хорошо, что не завели детей, — вспоминал он свою короткую семейную жизнь. — До сих пор бы расплачивался».

Хлопнув парадной, он еще раз сплюнул и быстро зашагал по улице.

Женился Модест Одинаров на однокурснице, влюбившись без памяти. В их романе было все — соловьиные ночи, стихи, которые он ей посвящал, уличный фонарь, льнувший к изголовью кровати в дешевой гостинице, были ночи, рассказывать о которых можно целые дни, и дорога к венцу, устланная розами.

«Банальная история, — повторял Модест Одинаров, когда жена ушла к его приятелю. — Сам виноват, зря познакомил».

Приятель работал тренером по теннису, и, когда был без ракетки, непрерывно крутил мяч коротким крепкими пальцами.

— Ты мямля, — собирая чемоданы, бросала жена Одинарову, закрывшему голову руками. — И сам об этом знаешь.

— Ты мямля, — подтвердил на другой день приятель, зашедший расставить все по местам. — И об этом все знают.

Он с размаху стукнул мячом об пол, так что тот ударился о потолок, и, задрав голову, ловко поймал его растопыренной ладонью.

— Я мямля, — согласился Модест Одинаров, обводя взглядом разом опустевшую комнату, только сейчас заметив, что приятель давно ушел. Он открыл окно на балкон, глядя на сновавших внизу прохожих, загибал пальцы, точно гадая, сколько еще из них знают открывшуюся ему истину, потом убрал разбросанные женой вещи, сменил замки, спустив ключи от прежних в мусоропровод, и переселился на другую планету, где не было ни жен, ни приятелей, ни любви. С годами жизнь Модеста Одинарова вошла в свое одинокое русло, когда живут уже по привычке, не спрашивая себя зачем, не загадывая наперед и не оглядываясь назад, всецело отдаваясь текущему мгновенью, которое как две капли похоже на прошедшее. По субботам он спал, как убитый, без страхов, без сновидений, а по воскресеньям просыпался с тем горьковатым вкусом во рту, который появляется, когда снится сатана. Но Модесту Одинарову снился его начальник, молодой, лысоватый, носивший глаза, как очки, сквозь которые смотрел оценивающе, точно ювелир через лупу, и пока дело не касалось прибыли, безмолвный, как книга. От долгого, привычного молчания, губы у него склеивались, как запечатанный конверт, а, когда он что-то произносил, трескались, будто спелый стручок, вываливая наружу горошины слов, которые, перекатываясь, разбегались в разные стороны, точно доказывая, каких трудов стоило ему составить из них предложение. Во сне начальник распекал Модеста Одинарова за упущенную возможность заработать для компании лишний рубль. То и дело вынимая двумя пальцами запотевшие глаза-очки, он протирал их чернильной промокашкой, пока смущенный его внезапным молчанием больше, чем речами, Модест Одинаров виновато втягивал голову в плечи. А потом начальник, указывая на дверь, бросал одно слово: «Уволен!» Открывая глаза, Модест Одинаров сглатывал слюну и думал, что сон вещий, и, возможно, сбудется уже завтра, в понедельник. Чтобы развеять дурное предчувствие, он наскоро завтракал, и, завернув в газету почерствевший за ночь батон, спускался на бульвар кормить голубей. Это занятие действовало на него расслабляюще, он смотрел по сторонам — вот прошла на шпильках блондинка такая высокая, что казалось, будто под джинсами у нее спрятаны ходули, вот на соседнюю лавку опустился старик с трясущимися руками, с проступавшими, как реки, венами, про которых говорят «он дышит на ладан», и, развернув газету, погрузился в статью о здоровом образе жизни. Эти наблюдения убеждали Модеста Одинарова, что он не более чудаковат, чем остальные, и, потому ничто не может нарушить его сонной безмятежности. Но однажды он вернулся с воскресной прогулки сам не свой. У него тряслись руки и, наливая чай, он разбил чашку. Расхаживая по комнате, он пожалел, что не завел кошку, на которой можно сорвать злость, потом, зацепив ногой табурет, сел за компьютер и, зайдя в интернетовскую группу, куда был недавно приглашен, быстро отстучал: