— Да, странного, пожалуй, действительно ничего, — покачал головой Кулак. — Только лишний раз убеждаешься, что нельзя доверять обещаниям женщин, потому что коварству их, порой, нет предела! Вот оно, как получается…
— Да, о ком ты говоришь, черт возьми?! — не выдержал я.
— О ком? Да, о ней, о невесте сына Хо! О ком же еще? Ведь это она тогда вышла замуж за Наоку!
— Как?
— А вот так! Давно он по ней сох-то! Видать, сильно она его за живое задела, раз он и друга из-за нее предал, и отца в могилу свел. Наока-то, отец, прознал про все это и, поговаривали, сильно недоволен был на сына, потому как твердых принципов был мужчина. Видать, в тот день они и повздорили из-за этого. Хотя, конечно, и власти Наоке-младшему тоже хотелось не меньше, вот он дорогу себе и расчищал!.. По большому счету, ее я тоже понять могу, хотя Хо мне и друг. Не имеем мы права осуждать ее тепереча. Тяжело ей тогда было, одной-то на всем белом свете! Опять же, и о ребенке подумать надо было…
— Постой! — перебил я его. — О каком ребенке ты тут говоришь? У Наоки, что есть дети?
— Да, дочка, — кивнул Кулак. — Славная девочка! Вся в маму, такая же красавица!.. А ты не знал как будто?
— Нет… — Я уже совсем ничего не понимал.
— Ей вот уже скоро девятнадцатый годок как пойдет. Викки ее зовут. Славная девочка! — повторил он с какой-то особой теплотой, но я не придал этому значения, занятый своими мыслями. Произнес в раздумье:
— Странно, но я никогда не слышал о том, что у Наоки есть дочь…
— А это и не его дочь! — неожиданно выпалил Кулак.
— Как это? — еще больше удивился я.
— Ты, что плохо слушал меня? — Кулак вперил в меня мутный взор. — Я же тебе сказал, что невеста сына Хо ждала дите! Наока взял ее в жены уже в положении. Не знаю почему уж так вышло: то ли любил он ее так сильно, то ли какие еще причины были… Только девочку он потом своей дочкой назвал.
— Постой! Значит дочь Наоки на самом деле ему не дочь, а родная внучка Хо?
— Ну да! — кивнул Кулак. — А я-то тебе, про что толкую битый час?
— Вот это дела! А Хо знает об этом?
— Нет, — помрачнел Кулак. — Не известно ему об этом ничего.
— А если узнает, как ты думаешь, что он сделает?
— Ни к чему все это, — печально покачал головой Кулак. — Да, и откуда ему узнать-то?
— Значит, он все-таки жив? — Я пристально посмотрел ему в глаза.
Он понял, что проговорился, и нервно отхлебнул из своей кружки, пряча от меня глаза.
— Послушай, Кулак! А как ты относишься к революции? — сам не знаю зачем, спросил я его.
— К революции-то? — прищурился он. — А никак!
— То есть?
— Это у вас там, в столицах, все спорят, как власть делить, а мне и до революции жилось не плохо… Опять же, поезд ходил! А теперь нету его вон уже, почитай, третий месяц как! Жрать нечего! — Он снова приложился к кружке с бродилом, и глаза его опять сделались бессмысленными.