…Что-то влажное и холодное лежало у меня на лице. Я хотел ощупать это, но чья-то нежная рука осторожно остановила меня, сама убрала с моих глаз прохладный предмет.
Юли! Она сидела рядом на постели и смотрела на меня с беспредельной нежностью, отжимая смоченное в воде полотенце в большой жестяной таз, стоявший на полу. Солнечный свет лился в узкое окно, повисал под потолком пыльным алым заревом. Лес был где-то далеко, за стенами дома, и мерно шумел под напором неослабевающего ветра, и эта монотонная песня деревьев успокаивала и убаюкивала уставшую душу.
Я снова посмотрел на Юли. На губах у нее появилась легкая улыбка.
— Как ты?
— Нормально… — собственный голос показался мне каким-то далеким и чужим.
Юли снова ободряюще улыбнулась. Положила полотенце в таз и взяла со стола большую металлическую кружку.
— Кулак принес каких-то трав для тебя, — пояснила она, видя, как я внимательно наблюдаю за ее движениями. — Ты знаешь, это действительно удивительный отвар! — Она вылила содержимое кружки в таз, смочила в нем полотенце, слегка отжав и расправив, положила его мне на грудь.
— Вот так!
Юли испытующе посмотрела мне в глаза. Я почувствовал легкое жжение, затем приятное тепло разлилось по всему телу.
— Который теперь день? — Я приоткрыл глаза, глядя на нее. Никогда еще она не казалась мне такой близкой, домашней и бесконечно родной.
— Прошла уже неделя с тех пор, как ты пришел из леса весь израненный.
— Так значит, я сам выбрался оттуда?
— Я нашла тебя ночью на пороге дома, едва живого и всего в крови… — В ее глазах промелькнула отчаянная боль пережитого горя. Я нащупал ее ладонь, нежно сжал в своих пальцах.
— А ревун? Я убил его?
— Не знаю. Кулак сказал, что никакого ревуна больше нет… Ты знаешь, — оживилась она, — он оказался очень милым человеком. Все время заботился о нас, пока ты был без памяти.
В дверь несмело постучали. Юли замолчала, обернулась на этот стук, и лицо ее озарила радостная улыбка.
— А вот и он сам!
На пороге неуверенно мялся Кулак, тревожно поглядывая на меня из-за ее плеча. В распахнутую дверь была видна залитая солнцем поляна, какие-то люди суетились у конторы, бегали, перетаскивая тяжелые коробки и мешки. Я удивленно посмотрел на Кулака. Поняв мой немой вопрос, он пожал плечами, словно, извиняясь.
— Поезд пришел… Ребята сгружают харчи. Теперь заживем! — Он был явно рад происходящему, но не хотел показывать своего настроения в присутствии больного.
— Ну, как ты? — спросил участливо, подходя к столу и выкладывая какой-то сверток. — Я тут еще травки принес и харчишек кое — каких, — обратился он к Юли. — Ему теперь надо. Пускай поправляется!