Но в то утро мне
повезло: полная, даже какая-то обморочная тишина стояла в округе. В те времена
ночь ещё располагала тишиной, и только после шести утра к отдаленному гулу
вокзала добавлялся шелест метел добросовестных дворников. Советские города
действительно спали спокойно. До коммунизма было далеко, до угрожающей нам
Америки тоже... Поэтому вышедший на улицу ни свет ни заря среднестатистический
пионер мог рассчитывать на удачные «партизанские» действия. Едва намечавшийся
восход в пятом часу утра ещё даже не золотил макушки дурман-травы, но я легко
нашел место, где три дня назад спрятал бутылку, и начал копать. Для возможных
свидетелей у меня всегда была заготовлена версия: копаю червей для рыбалки.
Правда, очевидцев покуда не было. Но именно в то утро я пожалел об их
отсутствии, потому что, добравшись до нужной глубины, обнаружил совсем другую
бутылку, и увиденное заставило меня нешуточно испугаться и даже отпрянуть.
Емкость в виде коричневого параллелепипеда была явно иностранного, не виданного
мной доселе производства, а скромное знание английского языка позволило мне
прочесть на этикетке надпись «Rothmans», а чуть ниже «whisky». Такие бутылки в
те времена можно было встретить только в частных коллекциях или у
счастливчиков, кому довелось побывать в проклятых буржуазных странах.
Разумеется, я знал, что такое виски и даже как его лучше пить (со льдом!), но с
близкого расстояния такую бутылку видел впервые. Какие только мысли не посетили
меня в этот миг! Первое, что пришло в голову: я случайно напоролся на шпионский
тайник. Второе: чья-то, скорее всего, взрослая шутка. Так или иначе, уйти, не
открыв бутылки, было бы непростительно.
Осторожно (сейчас-то я
смеюсь над собой, а тогда - вдруг шпионская!) я потянул емкость за горлышко и
тут же заметил, что она, подобно моим, несет в себе послание. От скрученной
пробки ударило резким запахом алкоголя. Стало быть, бутылку опорожнили
буквально перед тем, как зарыть её на этом месте. Когда я вытряхивал из неё
скрученный в трубу блокнотный лист, оттуда даже вытекло несколько капель, и я с
ужасом представил себе, с каким запахом приду домой. Хотя, что греха таить,
пронеслась мысль: отчего бы не попробовать хотя бы несколько капель забугорного
пойла. Но, надо признаться, в те годы я не пил и «родного». Надпись на
вырванном из блокнота листе гласила: «Привет из безобразного пьяного
капиталистического будущего! Марсиан нет!». Теперь было ясно, что это чья-то
безобидная, но не очень хорошая шутка. Осознание подвоха заставило меня
затравленно озираться по сторонам, словно за мной могли в этот момент следить.
Особенно настораживало «капиталистическое будущее», которое противоречило
твердым марксистско-ленинским установкам в моем сознании. Но самое удивительное,
я не выбросил блокнотный лист, а бережно положил его в нагрудный карман
безрукавки, не выбросил даже бутылку (о, я потом удачно поменял её у
преклонявшегося перед западным «ширпотребом» соседа на потрепанную книгу
Роберта Шекли!).