Переживший (по возрасту)
Лермонтова, Есенина и Пушкина поэт, разумеется, не всегда циник, но почти
всегда носитель угасающего восхищения жизнью, лишенный достаточных средств к
существованию, вынужденный рассчитывать на признание «когда-нибудь»... После
смерти.
Настоящий поэт, по
определению, не может быть продуктом современного ему мира, потому что он
является либо посланцем неба, либо соавтором преисподней. Взаимоотторжение
поэта и общества разной степени накала приводит к уже известным в истории
последствиям. Противостоять этому можно с маловероятной для поэта успешностью
несколькими способами: а) с оружием в руках (Пушкин, Лермонтов); б) с бутылкой
на столе (большинство); в) покончив с собой... Любая попытка приспособиться
приведёт, если и к выживанию физического индивидуума, то к гибели поэта
духовной...
Для обретения новой
реальности необходимо уволиться с работы (если таковая была), выбросить (или
продать) мобильный телефон, если он есть, продать квартиру, если она не
принадлежит ещё кому-то и вы не обременены семьей, попрощаться с любимыми
книгами перед отправкой их в букинистический магазин и, взяв с собой
стандартный набор командированного, броситься в объятья необъятной Евразии, не
предполагая горячей взаимности. Исходя из степени решимости, можно оставить
паспорт, трудовую книжку, военный и писательский билет. При этом гарантий на
лучшую жизнь в отличие от той, которая остаётся за порогом пройденного отрезка
времени, нет, но есть шанс, какого не бывает во время фатального полёта пули в
вашу сторону. И тогда после вас будет кто-то, как после Александра Первого был
Фёдор Кузьмич, и пусть первый оставлял следы на земле, то второй, если верить
легенде, на небе.
Оставьте всё... Сделать
это следует, пока вас не пристрелили, не прирезали, пока вам не пришла мысль
удавиться-утопиться-отравиться-застрелиться, пока вас не купили политические
партии, пока на вас не завели уголовное дело, пока любимая женщина не одарила
вас разочарованием, пока у вас не перестало биться истрепанное сердце, пока
последний выход из тупика не забросали могильной землёй.
Когда несоответствие
внутреннего и внешнего достигло критической массы, поэт Павел Словцов так и
сделал. Покидая свой областной центр, Павел сел в поезд, идущий в Сибирь, потом
воспользовался редким по нашим временам радушием дальнобойщиков, следуя по
сибирскому тракту. Дальнобойщики удивлялись глобальному потеплению (еще пару
лет назад здесь от мороза колеса отваливались!), Словцов что-то поддакивал, но
более смотрел на скользящие за окном пейзажи.