И словно в подтверждение
своих мыслей услышал за спиной:
- Да на фиг мне твой
Пушкин, на фиг твой музей, чё я там не видел? Отстой полный. Эти стихи на фиг
никому не нужны. Давай денег, я на «Жару» пойду... Все уже ходили.
Павел оглянулся.
Подросток лет пятнадцати громко пререкался с женщиной, которая смотрела на него
растерянно, с испугом, словно перед ней был инопланетянин.
- Меня уже в школе от всей
этой классики колбасит! Чё ты меня сюда притащила?! Достала меня твоя
культурная программа!
- Андрей - это же
Пушкин... - только-то и нашла что сказать женщина.
- Ну вот и торчи тут у
своего Пушкина! Может, золотую рыбку поймаешь, - он махнул рукой и широко
зашагал, не оглядываясь.
Павел оторопел не меньше
женщины, которая, скорее всего, приходилась этому существу матерью. Вдруг
вспомнился голливудский фантастический триллер «Чужие». Вот они - чужие, совсем
рядом, внешне очень похожие на нас. И внутри у них действительно разъедающая не
тела, но сознание - кислота. На душе стало еще гаже. «Съездил в Москву», -
горько подумал Словцов. Но тут к памятнику подошла молодая пара. Парень лет
двадцати и девушка, прижимающаяся к его плечу. Эти светились совсем другим
светом. Для них окружающий мир не существовал, как не существовал он для
Александра Сергеевича и Натальи. В руках у парня были ярко-красные гвоздики.
Немного постояв, он поцеловал свою девушку в щеку, а потом подошел к памятнику,
положил на гранитный полукруг подножья цветы. Вернувшись к девушке, он зашептал
ей негромко, буквально на ухо, чтоб не бросать на ветер, в суету толпы,
пушкинские строфы. Павлу неожиданно и отчетливо захотелось перекреститься,
словно перед ним были не Пушкин и Гончарова, а икона.
- Не все еще, не все,
Александр Сергеевич, не все потеряно... - прошептал он и отошел прочь, чтобы не
мешать влюбленным во плоти и влюбленным в вечности. Но вдруг остановился и
выкрикнул стихи великого собрата в арбатскую толчею:
«Беда стране, где раб и
льстец
Одни приближены к
престолу,
А небом избранный певец
Молчит, потупя очи
долу».
При этом он театрально
откинул руку в сторону, и какой-то солидный господин, походя, сунул в ладонь
смятый червонец.
Раньше Словцов мог
решиться на такое выступление только по пьяному делу. Так и пошел он с комканой
десяткой в руках сквозь толпу, улыбаясь чему-то, как юродивый. И даже не
заметил мелькнувшего сквозь людской поток тщедушного бронзового Окуджаву.
Бронзовый Окуджава засунул руки в карманы и думал о своем.
Тени детей Арбата
юркнули в переулки. По улице шла вызванная ими из ада свобода.