— Ну же, — мягко сказал аббат и снова взял Филипа за руку. На этот раз несчастный ребенок не сопротивлялся. Держа двумя пальцами указательный пальчик Филипа, монах заставил его прикоснуться к веку мертвого отца и опустить его, закрыв неподвижный глаз, в котором застыл непередаваемый ужас. Затем аббат отпустил детскую руку и сказал:
— А теперь прикрой другой глаз.
Филип протянул ладошку и уже самостоятельно опустил веко умершего. Он почувствовал себя лучше.
— А мамочке закроем глаза? — Голос аббата Питера был спокойным и ласковым.
— Да.
Они опустились подле тела матери. Монах рукавом рясы вытер кровь на ее лице. Филип пробормотал:
— А Франциск?
— Наверное, и ему следует нам помочь, — сказал аббат.
— Франциск, — обратился Филип к своему братишке, — закрой маме глаза, как я закрыл папе, чтобы она могла спать.
— Разве они спят? — удивленно пролепетал Франциск.
— Нет, но как будто спят, — с серьезным видом объяснил Филип, — поэтому ее глаза должны быть закрытыми.
— Тогда ладно, — согласился Франциск и, без колебаний вытянув пухленькую ручку, осторожно прикрыл мамины глаза.
После этого аббат подхватил детей на руки и, даже не взглянув на все еще неподвижно стоявших англичан, вышел из дома и зашагал вверх по поросшему травой склону холма к святым стенам монастыря.
В монастырской кухне он их накормил, а затем, чтобы не оставлять без дела наедине со своими мыслями, велел помогать повару готовить монашеский ужин. На следующий день аббат отвел детей попрощаться с их покойными родителями, которых уже омыли и обрядили, прикрыв, где это было возможно, страшные раны, и которые теперь лежали рядом в гробах под сводами церковного нефа. Там же лежали еще несколько жителей деревни, ибо не всем удалось вовремя спрятаться за монастырскими стенами от вражеской армии. Аббат Питер взял мальчиков на похороны и заставил их смотреть, как оба гроба с их родителями опустили в одну могилу. Филип зарыдал. Глядя на него, разревелся и Франциск. Кто-то цыкнул на них, но аббат Питер сказал:
— Пусть поплачут.
И только после того, как они осознали, что родители ушли из жизни и их уже не воротишь, можно было подумать о будущем.
Среди родственников бедных сирот не осталось ни одной уцелевшей семьи, в которой не был бы убит хоть кто-то из ее членов, так что заняться детьми было некому. Поэтому оставалось только два пути: либо отдать или даже продать их кому-нибудь и обречь на рабское существование, пока они не вырастут и не смогут убежать, либо направить их по пути служения Госпожу Богу.
Было известно немало случаев, когда мальчики поступали в монастырь. Обычно это происходило в возрасте одиннадцати лет, иногда и раньше, но не младше пяти лет, ибо монахи не могли справляться с малышами. Эти мальчики, как правило, были или сиротами, или потерявшими одного из родителей, или детьми из семей, в которых было слишком много сыновей. Существовало правило, что семья, отдававшая своего ребенка в монахи, обязана была преподнести монастырю какой-нибудь существенный дар: хозяйство, церковь или даже целую деревню. В случаях же крайней нищеты обходились и без подношений. Однако отец Филипа оставил после смерти скромное хозяйство, так что нельзя было сказать, что мальчиков брали из простого сострадания. Аббат Питер предложил, чтобы монастырь взял под свое попечительство и детей, и хозяйство, на что оставшиеся в живых родственники с готовностью согласились, и формально сделка состоялась.