Я пересекла улицу и села на скамейку. Солнце уже село, и февральский день был довольно холодным. Я обхватила себя руками и стала смотреть на серебряные струи фонтана. Фонтан был так себе. В жизни я видела и более красивые и большие фонтаны. Даже у себя в саду. В некоторые фонтаны я прыгала. В тот чудесный день в Париже и тогда, в Нью-Йорке, около «Плазы». Но сегодня я не собиралась прыгать ни в какой фонтан. Во-первых, я была одна, а прыгать в фонтан нужно только вдвоем. И потом было еще очень холодно. Я чувствовала себя совершенно опустошенной, но одновременно мне казалось, что на меня навалилась страшная тяжесть. Люди, чувствующие свою вину, не прыгают в фонтаны. В них слишком трудно утонуть. Придется как следует постараться.
Я должна была бы радоваться тому, что в конце концов мой герой оказался безупречен. И в отличие от меня он простит. В этом я не сомневалась ни минуты. Его любовь, его внутренняя сила были необыкновенны, они помогут справиться со всем. Он простит без лишних слов, без сожалений и упреков. Он — человек необыкновенной внутренней силы и стойкости. Он смог терпеть присутствие неверной дуры рядом с собой. И это было больней всего. Он заслуживал лучшей доли, а эта неверная дура не заслуживала ни его любви, ни его доброты. А ведь без надлежащих упреков, без надлежащего наказания эта неверная дура так и будет до конца дней своих — без кары и, следовательно, непрощенная по-настоящему… Всю свою жизнь она будет чувствовать свою безмерную вину.
Может, в этом и был ответ: истинным наказанием и будет постоянное чувство вины.
Нет, я не сомневалась, что Тодд простит и будет любить и лелеять меня как прежде. Но будет ли все так, как раньше? Для него — возможно, но только не для меня. В этом и заключалась горькая правда. И горький привкус на губах останется намного дольше, чем самый сладкий поцелуй.
Ведь именно я разбила наше семейное счастье. Мы можем собрать осколки, но оно никогда не станет целым снова. Мы будем латать и склеивать его, но маленькие трещинки все равно останутся. Он не будет так уж пристально вглядываться в них своими чудесными глазами, но я не смогу не видеть их. Я буду видеть эти трещины каждый день всю свою жизнь, потому что именно я сделала их. Я, виновная во всем, буду ощупывать эти трещинки осторожно, робко до конца своих дней. Это и станет моей карой, и я заслужила ее.
С этим было проще. Но самым трудным было принять решение относительно ребенка, который был во мне. Ребенка Гэвина. Что мне с ним делать? Будет ли в нашем восстановленном доме место для ребенка Гэвина?