«Дети-цветы», — посмеивался кто-то из гостей. Это было совсем неплохо. Мне даже нравилось думать о Сьюэллен как о «дитя-цветке». Кто-то сказал «хиппи», и это действительно было смешно. Сьюэллен никогда в жизни не ходила босиком, кроме одного раза, когда сильно натерла ногу; да и Говард тоже. Они оба были очень аккуратными и чистоплотными, а волосы Говард носил лишь чуть длиннее обычного.
Что же касается волос Сьюэллен, я где-то раскопала свадебную фотографию Грейс Келли, и мы причесали мою сестру так же: с большим шиньоном, в который был вплетен жемчуг (никто не мог отрицать, что Грейс была и красива, и консервативна по своей природе), но почему-то Сьюэллен с прической Грейс была больше похожа на Дорис Дей — Дорис с шиньоном, в который был вплетен жемчуг — такая же твердая, спокойная и милая, как она, и в ней также чувствовались все старомодные добродетели.
Я была подружкой невесты, а Тодд шафером, и я вместе с Сьюэллен размышляла над словами брачной клятвы.
— Я знаю, что хочу сказать, — говорила мне Сьюэллен, — и знаю, что хочу услышать от Говарда, но, может быть, ты придумаешь, как это выразить, лучше меня.
— А что, если начать так: ты берешь Говарда за руку и просто говоришь: «Я люблю тебя, Говард»? А затем Говард берет тебя за руку и отвечает: «Я люблю тебя, Сьюэллен».
— Прекрасно, — сказала Сьюэллен. — Мне очень нравится.
Сьюэллен была совершенно спокойна, ничуть не нервничала, как впрочем и всегда, когда делала то, что надо. Во время всей церемонии она не спускала глаз с Говарда, а тот улыбаясь смотрел на нее. Я смахнула несколько слезинок, а Тодд плакал во время всей церемонии. Мой сентиментальный герой.
Затем Сьюэллен с Говардом отправились в свадебное путешествие в лагерь в Йеллоустонский парк (они уже давно мечтали туда съездить), а мы с Тоддом вернулись в Колумбус, чтобы работать все лето. И я думала о том, что осенью из нашей четверки останемся только мы с Клео. Мы были как пять негритят, затем Кэсси вернулась в Калифорнию, и нас осталось четверо. В этом году мы потеряли еще двух негритят, и теперь нас осталось двое.
В то лето я получила письмо от Кэсси, в котором она сообщала, что встречается с одним человеком по имени Дуглас Фенвик. Он адвокат.
«Мама очень довольна, — писала Кэсси. — Дуглас, кроме того, что очень хорош собой, обладает всеми качествами, которые нравятся маме. Он принадлежит к англиканской церкви, из прекрасной семьи и работает в одной из самых известных фирм Лос-Анджелеса. Он член Калифорнийского клуба и прекрасно играет в теннис (теннис — это одно из многих, что нас связывает). И он, и мама верят в одно и то же: в наследственность, положение, филантропию…»