Я постепенно паковала книги в коробки (мои любимые руководства по украшениям, камням, огранке и оправам) и отправляла в Сен-Реми, на адрес Элен, сестры моего управляющего Пьера. Их место заняли тома в кожаных переплетах, заглавия которых соответствовали содержанию. Зачем я все это делала? Сама не знаю. Потому ли, что по-прежнему собиралась уехать навсегда, или боялась, что Оуэн что-то заметит и начнет задавать вопросы? Не хотела рисковать?
А что потом? Он меня разлюбит? А я? Люблю ли я его? О Боже. Надеюсь, что нет! Хотелось бы любить кого-то, кто лучше, чем я сама. Не хуже. Такого, который поднял бы меня до себя, расширил горизонты, сделал меня порядочнее, чем я есть, вместо того чтобы играть на моих основных и низших инстинктах.
Время от времени я вынимала браслет из сейфа, застегивала на запястье и ложилась в горячую ванну с пеной, слушая очередную симфонию, стараясь восстановить равновесие, обрести счастье в простых, ощутимых, обыденных мелочах, которые раньше составляли мое существование.
Оуэн и Бертрам слали письма, цветы и подарки Одессе Ниандрос, но ответом было упорное молчание, И вот как-то утром, через неделю после ее визита, раздался звонок.
— Доброе утро, офис мистера Брейса, — сказала я в трубку.
— Это Одесса.
— Доброе утро, мисс Ниандрос. Вы, наверное, ищете мистера Брейса?
— Да. Соедините меня, пожалуйста.
— Простите, но его нет на месте. Он еще не звонил. Как с вами связаться?
— Позвольте объяснить вам, дорогая. Я хочу, чтобы он, Бертрам и… как там зовут вашего главного по драгоценностям?
— Эндрю Гарднер?
— Именно. Попросите их приехать в мой лондонский дом в четыре часа дня в четверг на той неделе. К тому времени сюда прибудут все драгоценности принцессы, и они смогут сделать свое предложение.
— Они приедут. И, мисс Ниандрос, вы определили временной предел?
— Временной предел? О чем это вы?
— Ну… — Я начала раздражаться. — Когда вы желаете провести аукцион?
— Первого мая.
Сейчас было начало марта.
— Превосходно. Я дам знать мистеру Брейсу. Они увидятся с вами в следующий четверг.
Щелчок. Она бросила трубку, даже не попрощавшись. Не слишком вежливо со стороны той, чью вежливость вечно превозносят газеты.
Когда я сказала Оуэну о сроках, он и глазом не моргнул. Впрочем, как и Бертрам.
— Это вполне совпадает с нашим планом, — объявил Оуэн.
Оба улыбались, а Бертрам энергично кивал. Единственным напоминанием о его ранах были розоватые линии свежих шрамов на лице и кистях, но они уже скрывались в естественных складках кожи и скоро будут совсем невидны.
— Восхитительно, правда? — просиял Бертрам.