Я переключила освещение с дневного режима на ночной, спрятала волосы под париком, обновила маскировку и вышла черным ходом. Удостоверившись, что рядом с домом никого нет, пробралась через сквозной проход на параллельную улицу, села в метро и доехала до Хитроу.
В вагоне было почти пусто. Я смотрела на свое отражение в окне. Сейчас всякий принял бы меня за чью-то бабушку, спешившую в гости к родственникам. Мои не слишком малые объемы, вместо того чтобы красоваться в хорошо сшитой одежде, были втиснуты в тесный, старый шерстяной костюм, неприлично обтянувший живот, бедра и спину, как клетчатый чулок. То, что выглядело валиками жира и выпирало на боках и бедрах, как накачанные велосипедные шины, было, собственно говоря, завернутыми в скатки, проложенными мягкой тканью бриллиантами. Короткий завитой каштановый парик с проседью закрывал мои светлые волосы. Я стерла лак с ногтей. Глаза, лишенные всяких признаков макияжа, прикрывались бифокальными очками в убогой оправе. Я снова надела коричневые линзы и намазала губы ярко-розовой помадой в девически-наивной попытке казаться ухоженной дамой. Словом, я была точной копией многодетной мамаши, вечно навещающей того или иного отпрыска. Женщиной, тратившей все крохотные доходы на подарки внучатам, вместо того чтобы сделать себе подтяжку. Такой стала бы и я, не будь у меня денег.
Я не очень тревожилась, но все время мысленно подгоняла поезд, который, как мне казалось, едва тащился.
Моя маскировка была такой правдоподобной, что, когда мы прибыли в аэропорт, какой-то бизнесмен помог мне поставить чемодан на эскалатор, и вовсе не потому, что задумал меня ограбить.
— Хотел бы я, чтобы кто-то сделал то же самое для моей мамы, — признался он.
— Спасибо, дорогой.
Очередь у стойки «Эр Франс» оказалась совершенно ничтожной по сравнению с теми, которые выстраиваются здесь в конце весны и летом: массовые увеселительные поездки на юг Франции еще не начались. Но даже сейчас не менее двадцати человек ждали регистрации, и почти все выглядели куда приличнее меня, чего, впрочем, я и добивалась. Теперь я была невидимкой. В какую-то минуту вдруг показалось, что я вижу Томаса Кертиса, что-то говорившего одному из вооруженных охранников, патрулировавших аэропорт. Я крепче сжала сумочку.
«Спокойно, спокойно, — твердила я себе. — Он ищет другую, совершенно не похожую на тебя женщину».
Но тем не менее никак не могла унять дрожь в ногах.
Двойник оказался довольно пожилым джентльменом, спрашивавшим, как пройти к стойке «Люфтганзы».