Ничего не изменилось. Припекало солнце, тени от облаков лежали на жухлой траве, местами покрытой остатками талого снега, полковник, как и прежде, сидел на склоне, положив на колени АКМ, солдаты шарили по траншее и никто, естественно, не смотрел в мою сторону. Все были заняты и я их не интересовал совершенно. То есть, на хрен я им был не нужен!
Это было даже как-то обидно. Я тут мучаюсь, переживаю, прикрываю, понимаешь, их задницы, а им плевать! Да если б не я... Да они бы тут без меня б... Ладно, еще поглядим...
Я сжал зубы и повернулся обратно.
Никакого страха не было. Вообще ничего не было. Я был полон героизма, и меня распирало от желания немедленно перебить всех, кто полезет здесь на склоне, вообще в горах, во всей стране и в мире. Мне не хватало воздуха и вооружения. Что это такое, в самом деле, дали какую-то дурацкую винтовку. Что я тут навоюю этот пукалкой? Мне бы сюда пулемёт или даже два. Два «Максима». Да, два! Один тут, а другой там. И я бы от одного к другому, пригнувшись... А кругом всё в дыму... Пальба, стрельба... Они лезут со всех сторон, а я из пулемёта та-та-та-та-та-та!..
И опять Георгиевский зал, нет Красная площадь... И мавзолей... И я тут с повязкой на голове... И обязательно рука раненная на перевязи... Справа Путин, слева Ельцин... Нет, слева Путин... И оба цепляют мне звёзды Героя... Прямо в две руки... И потом парад... Да, да, именно...
Пара-ад!! Смирно!!.. На одного линейного дистанция-а!!.. Первый взвод прямо... остальные на пра... во!! Ша-агом... марш!!.. И вся площадь – Ура-а-а!!!
Я вздрогнул и зажал себе рот. Чёрт, разорался тут. Еще услышит кто, стыда не оберешься. Я покосился по сторонам. Рядом никого не было. Вот ведь глупость какая! Прямо мальчишество, честное слово. Взрослый человек, а мысли, как у дитя малого. Тоже мне – «Анка-пулемётчица»! Всё лежи себе, пока не сменят.
Всё же непонятно, как же эти мальчики у меня за спиной? Как они первый раз? Вот вопрос. Из «учебки» этого не вынесешь. Мама с папой тоже убивать не научат. Не понимаю. Не могу понять. Как это восемнадцатилетний паренёк кому-то из автомата в голову... или в живот... Что его заставило переступить через эту черту, что? И что он потом чувствовал?.. Не понимаю...
Потом я стал вспоминать, что говорил отец о том, о своем первом бое, и первой рукопашной.Когда от полного недоумения, через страх в клокочущую ярость и потом вдруг в восторженное спокойствие. И повинуясь только высокой музыке боя, даже неумелый боец, впервые попавший в этот ад кромешный, вдруг начинает видеть не только, что творится у него под носом, а всё впереди и дальше. И периферийным зрением, что справа и слева от него, и стреляет куда надо, и перемещается, если надо, и держится и час, и два, и сутки, и трое. Потом, правда, ничего не помнит. И если спросят, ну как ты там, пожмёт плечами, дескать, сам не знаю.