— Сегодня в сторожке дежурит этот старый ворчун Матиссенс, — высказываю я вслух свои мысли. — Опять придётся воевать с ним, чтобы пропустил к отцу.
— Постой, постой… А разве в сторожке не Петров?
— Неделя-то его. Но вчера, отец рассказывал, у Петрова был приступ аппендицита и его прямо с работы повезли в больницу.
— Гм… Это хуже…
Мой спутник останавливается.
— Давай-ка присядем на минутку, — предлагает он. — Ноги устали, я много ходил сегодня.
У самого выхода из скверика под большой липой мы находим почти сухую скамейку и присаживаемся. И только сейчас мне приходит в голову, что мой спутник, должно быть, очень хорошо знаком с заводом, где работает отец. Он знает даже Петрова, сторожа-инвалида, потерявшего ногу во время мировой войны. Не работал ли он когда-либо на заводе?
Хочу спросить его об этом, однако он опережает меня:
— Скажи, Имант, не знаешь ли ты мастера Приеде, Карла Приеде? Он тоже работает на «Электротехнике». Высокий седой старик.
— Приеде? Знаю, конечно. Он друг отца, часто бывает у нас.
— Правда? Тем лучше!.. Хочу тебя попросить оказать мне небольшую услугу. Сделаешь — и я готов тебя хоть ещё десять раз вытащить, даже из-под паровоза.
— Вовсе не обязательно, — смеюсь я. — Пока ещё я и так ваш должник.
— Так вот, слушай. Я тебе дам этот пакетик, а ты, когда пойдёшь к отцу, передашь его по дороге мастеру Приеде. И ещё скажешь ему, что договорённость остаётся в силе. Вот, собственно, и всё.
С любопытством оглядываю свёрток. Что в нём такое? Спутник, видимо, замечает мой взгляд. Он разворачивает пакетик. — Да, тут всё на месте.
Он снова завёртывает бумагу. Но я уже видел: в пакетике листки. Среди мелкого текста выделяются слова, напечатанные жирной краской:
КАК БОРОТЬСЯ С ПАРАЗИТАМИ… ПАТЕНТОВАННАЯ ЖИДКОСТЬ «ШЕЛЛЬ-ТОКС»…
«Шелль-Токс»… Да ведь это средство от клопов. Оно рекламируется сейчас во всех газетах.
Хо-хо! Значит, мой спутник — всего-навсего агент какой-то фирмы и хочет с помощью Приеде распространить эти рекламные листки на заводе. Ведь известно, что рабочие живут тесно и скученно. В их жилищах на окраинах города много клопов.
У меня пропадает всякий интерес к спутнику. Подумаешь, клопомор… Тоже нашёл занятие! Впрочем, возможно у него не было другого выхода, безработица так велика…
— Ладно, — говорю я. — Будет сделано. Давайте сюда. А если Приеде спросит от кого, что мне сказать?
На какую-то долю секунды он задумывается.
— Скажешь, что племяш передал.
Племянник? Никогда не слышал, чтобы Приеде упоминал о своих родственниках. У него один единственный сын, да и тот попал в «Централку» (Централка — Центральная рижская тюрьма, в которой содержались во времена фашистского режима политические заключённые) за коммунистическую агитацию). С тех пор старик живёт совершенно один. А тут — на тебе: племяш!