Помня заповедь знахаря, я подавила в себе неприязнь и обиду за ее бесцеремонность и стала ей помогать. Вскоре Людмила сказала, что ей стало гораздо лучше и теперь читать по ее здоровью хватит, а нужно почитать по любовнику, чтобы он сам позвонил ей после их ссоры. Я стала говорить Людмиле, что нельзя бросать начатые отчитки, что их следует довести до конца, а потом только можно браться за другое дело. Но Людмила сказала:
– Ты забыла, кем я работаю в администрации, и хочешь неприятностей?
Мне бы надо было ее просто отправить, но я сдуру снова взялась ей помогать.
С любовником она помирилась. И тут же принесла новый заказ. С этого дня Людмила стала ходить ко мне, как к себе домой, и тогда, когда этого ей хотелось. На меня она смотрела, как на бюро заявок, но только там за заказ платят, а здесь она даже на свечку не оставляла. То ей сделай, чтобы начальник выгнал сослуживицу, то чтобы ее знакомый в ГАИ суд выиграл. Одним словом: не понос, так золотуха, простите за грубое слово.
Так я от нее устала! Придет и сидит три часа. Всем людям кости перемывает: все у нее плохие, она одна – ягодка.
Думала я, думала и решила: делать ей не буду ни хорошего, ни плохого. Откажу – и все тут.
Пришла Людмила с очередной просьбой помочь ее племяннику при сдаче экзаменов: чтобы экзаменаторы были милостливы и не ставили плохих оценок. А я ей говорю:
– Пусть твой племянник учит как следует, а не надеется на меня, старуху. Да и не знаю я этой молитвы.
Посверкала она глазами, да промолчала. Ей ведь неизвестно, знаю я эту молитву или нет. Вот я и стала так из-под нее выворачиваться. Придет, а я ей: не помню этой молитвы, стара стала, память плохая. Вижу, злится, а я свое: не знаю, забыла, не умею.
Потом она перестала ходить и не была у меня почти два года. И вдруг пришла. Гляжу: а у нее в лице ни кровинки. Вижу, попорчена она с ног до головы. Наверное, все же достала кого-то своим характером, вот и нарвалась – кто-то ее сильно уделал.
Болезнь не только не красит, она еще и усмиряет. Совсем другой стал человек: не язвит, не насмехается, не грозит, а просит. И просит со слезами. Стало мне ее жалко, думаю: поумнела, помогу ей болезнь ее избыть.
Взялась я по ней читать, да так мне тяжко, так сильно ей наделано, что сама после отчиток на стены лезу, а ей помощи никакой! Я и это, и то пробую: и помины, и отпевание по болезни. И курицу сама зарубила, и к реке и к колодцу ходила. Целыми днями только ею одной и занимаюсь. Но ей не лучше. Видно, сам Бог по ней молитвы не принимает. Переживаю за нее, стала уже подумывать Вам прописать, чтобы Вы мне пособили ее тянуть. И тут она как взбесилась: