— Вы хорошо понимаете, что я имею в виду.
— Не имею ни малейшего представления. Я знаю, что вы во всяком случае могли бы быть повежливее.
Он засмеялся. Обыкновенно он мало был доступен чувству юмора, но теперь сердце его горело, горло сжималось, а глаза застилал красный туман.
— О, я буду вежлив, — заворчал он. — Честное слово, я буду вежлив! Можно переживать адские мучения, и тем не менее надо улыбаться и быть вежливым.
Он схватил первую попавшуюся под руки вещь, шлем, стоявший на ящике, и понес его по ту сторону экрана.
— Екатерина, Вивьетта говорит, что я плохо читаю свою лекцию. Прошу прощения. Я в начале несколько смущаюсь, но потом воодушевляюсь темой. О чем вам хотелось бы услышать?
Екатерина обменялась взглядом с Остином.
— Не отложить ли нам окончание до другого раза?
— Да, старина. Отложим до завтра. Завтра ведь день твоего рождения.
— День рождения? Какое это имеет отношение к делу? Кто знает, что может случиться до завтра? Нет, нет. У меня все в порядке, — вскричал он дико. — Вы здесь, и вы прослушаете до конца. Я постараюсь быть интереснее. Смотрите! — сказал он, указывая на шлем, который держал в руке. — Это шишак времен Кромвеля. Он был захвачен в битве при Нэзби нашим предком. В нем была отрезанная голова. Ее отсек меч честного джентльмена, отправившего на тот свет пуританского, чванного, лицемерного негодяя…
Он с треском швырнул шлем на стол, точно это была голова негодного пуританина. Он схватил другое оружие.
— Вот это бердыш. Достаточно пронзить им человека и немного повернуть его в ране, чтобы ему пришел конец. Эта кисточка предназначена для того, чтобы впитывать в себя кровь и не давать загрязниться рукоятке. Вот великолепная вещица, — он продвинулся вперед, взяв одну из ряда разложенных им шпаг и протягивая ее Екатерине. — Одна из достопримечательностей коллекции, французская шпага для дуэли середины XVIII века. — Он повертел ею, чтобы засверкал клинок. — Надежна по самую рукоятку, а? Хорошо, должно быть, жилось в те дни, когда можно было обнажить ее при оскорблении и отнять жизнь у оскорбившего вас человека. Приятный утренний воздух, гладкая зеленая лужайка, скинутая обувь… в одних сорочках и брюках… лицом к лицу с человеком, которого ненавидишь… и эта сверкающая, великолепная змейка жаждет его крови… А затем… — он сделал выпад, откинув левую руку, напряженно всматриваясь в воображаемого противника, — а затем, звон стали и, вдруг, ага! Клинок по самую рукоятку исчезает, на рубашке выступает большое красное пятно, враг вскидывает руки и падает: он убит. Он мертв! Мертв! Мертв! Ах, какое прекрасное было то время!..