— Да, но предположите, что дело расстраивается.
— Что? Мой брак?
Он вытянулся в удобной позе, заложив руки под голову, и спокойно посмотрел на Рейна.
— Какого рода интерес могут иметь для вас дела подобного мне червяка?
— Величайший в свете, — ответил, покраснев, Рейн. — Если для вас это только вопрос совести, я без всякого стеснения попрошу вас освободить миссис Степлтон от ее слова.
— Она вас просила об этом?
— Да.
— И указала причину?
Тон Гокмастера раздражал Рейна. Он быстро поднялся, сдвинул свою соломенную шляпу назад и, опершись руками на бедра, остановился перед растянувшимся американцем.
— Да. Миссис Степлтон выходит замуж за меня.
Эти слова подняли американца на ноги с такой быстротой, что он чуть не опрокинул стоявший перед ним маленький столик.
— Боже правый, какой вы чудак! — крикнул он, сразу поняв все предшествовавшее. — Почему вы мне этого раньше не говорили?
Они уставились друг другу в глаза. Рейн первый должен был отвести свои. Сильное огорчение второго было слишком искренне, чтобы не быть тронутым.
— За многие годы, — сказал Гокмастер, — вы первый человек, к которому влечет меня дружеское чувство; и вы меня сильно привлекали. Я скорее дал бы себе голову отрезать, чем сказал бы или сделал что-нибудь такое, что могло бы вас заставить страдать. Почему вы не остановили меня сегодня утром?
— Я пытался отговорить вас.
Гокмастер отбросил потухшую сигару и уныло положил руки в карманы.
— Да, это верно; а я резал вас по живому месту. Почему вы не столкнули меня вчера вечером в озеро? Я хотел бы, чтобы вы сделали это теперь.
— Мы все это забудем, — мягко заметил Рейн.
— Вы можете, но не я. А она… ради Бога, попросите ее простить меня. Я старался сделать как можно лучше. Вы мне верите, не так ли?
— От всего сердца, — сказал Рейн.
— И я скажу вам, Четвинд, — продолжал Гокмастер с более искренним оттенком чувства в голосе, чем когда-либо Рейну приходилось слышать, — я намерен был быть для нее хорошим мужем, платьем своим покрыть каждую лужу жизни, чтобы она могла пройти по нему; дать ей счастья столько, сколько будет в моих силах. Но я понимаю, что я был круглым дураком. Я был круглым дураком всю свою жизнь. Первый мой подвиг, я припоминаю, был побег из школы, чтобы жить в лесу. Вначале было великолепно. Затем всю ночь дождило, я притащился домой на следующее утро больной и жалкий и целый месяц провалялся в кровати. Я нахожу, что мне пора вернуться. Мое общество для производства свинцовых белил на пути к краху, как все прочие мыльные пузыри. Я слышал об этом сегодня утром. Час тому назад я думал: „как бы там ни было, я нашел в Европе хорошего друга и жену". Сейчас и это провалилось. Но она будет счастлива. Вы стоите двадцати миллионов таких, как я. Мы больше не увидимся. Я полагаю, что в настоящую минуту я самый жалкий в мире человек; но вы не должны думать обо мне хуже, чем я это заслуживаю, не так ли?