— Отправить ее учиться в хорошую школу и, более того, стать ее официальным опекуном, — сказала Праудфут и величественно сошла с пьедестала.
Ростом она оказалась с Габриэля. И вообще, чем-то они были похожи: оба худощавые и строгие.
— Эта девочка — моя любимица, — объяснила матушка. — Я всегда стараюсь спасти их, когда они становятся взрослыми, но почти все они так глупы, что я не сильно переживаю, если мне это не удается. Но как только я поняла, что эта девочка не чета остальным, я начала делать для нее отчисления из фонда… храма. Думаю, мне хватит средств, чтобы устроить ее судьбу.
Она отбросила шлейф платья, и обнаружилось, что пьедесталом ей служил небольшой сундучок. Матушка широким жестом откинула крышку, и Кристофер увидел великое множество мутных полупрозрачных камешков, похожих на дорожный гравий. Однако Габриэль взирал на них с благоговейным трепетом. Такрой и Флавиан беззвучно переговаривались, многозначительно стреляя глазами в сторону сундука. Кристоферу послышалось слово «бриллианты».
— Ну как, этого хватит?
— Хватило бы и половины, — почтительно ответил Габриэль.
— Видите ли, я желала бы, чтобы после вашей частной английской школы девочка закончила высшую швейцарскую школу, — пояснила матушка. — Я изучила ваш мир и не хочу, чтобы девочка в чем-либо нуждалась. Вы поможете мне? Я, в свою очередь, прослежу, чтобы служители Ашет удовлетворили любую вашу просьбу.
Габриэль перевел взгляд с матушки Праудфут на Богиню. Он колебался. Посмотрел на Кристофера и наконец сказал:
— Очень хорошо.
Богиня выпрыгнула из-за Габриэля, обняла его и бросилась к матушке, которую тоже обняла.
— Я так люблю вас, матушка! — воскликнула девочка, уткнувшись в серебряные складки платья.
Матушка Праудфут всхлипнула и крепко обняла Богиню. Потом посмотрела на Габриэля:
— Вот еще что. Дело в том, что Ашет всегда требует какую-нибудь жизнь за каждую Живую Ашет.
Кристофер вздохнул. Похоже, всем людям во всех Везделках от него только и нужно, что его жизни. Теперь у него останется лишь одна — в сейфе замка…
— Ашет не очень разборчива, — продолжила матушка Праудфут, прежде чем Габриэль успел открыть рот. — Обычно я подсовываю ей жизнь какой-нибудь кошки из храма. — И ткнула серебряным копьем в тот угол, где Трогмортен ходил вокруг клетки и шипел, как кипящий чайник. — У этого старого рыжего разбойника еще три жизни. Возьму одну.
Шипение прекратилось. Трогмортен показал, что он думает по поводу такого предложения, пулей метнувшись вверх по лестнице.
— Неважно, — сказал Габриэль. — Я как раз вспомнил, что у меня завалялась одна лишняя жизнь.