Копейщики (Вайт) - страница 5


Часть 1


Глава 1

33 год н. э.


Вот эти земли под жёлтой паранджой!
Что мне до них под крышей мира?
Как нищему к объедкам пира,
Как до алмаза, когда ножом
Не можешь тронуть острых граней…
До лестниц в каменных мешках.
Как до вчерашней раны,
Натёртой пяткой в ремешках
Разорванных сандалий.
Что мне стежки,
Сорочки льном для штопки?
Или горшки
С дровами для растопки?
Где дым устал впустую виться,
Когда последний грош, как в прорву,
Когда мой пояс ветром порван,
Когда мой путь звездой отмечен,
Когда кормился у мечетей…
Когда с толпой пытался слиться,
Чтобы остатком вин напиться
Со дна пустых корявых чашек…
Но снится, слишком часто снится
Клавиром серых странных ткачеств,
Стеной безвыходного плача,
Взлетающей под солнцем птицей,
Остатком стен в земле фисташек,
Работой тонкой ювелира,
Где жар под солнцем, не отмыться…
…Как пуп земли, как центр мира…
…Как тонкий слой румян и грима…
Песок у стен Иерусалима.
(Песня погонщика верблюдов, пер. с арамейского)

Горячий ветер пустынь - хамсин - полировал песком стволы редких, чахлых пальм. Время от времени небольшими воронками в воздух ввинчивались столбики поднятой пыли, пучки сухой травы и мелкие камни. Солнце - ослепительная алмазная брошь, на которую невозможно поднять глаза, даже полуприкрыв веки (приходилось подставлять козырьком ладонь) - перевалило линию полудня и поползло к западу. Было душно, но жара понемногу спадала. Тени удлинялись, предлагая оживающему миру всё больше укрытий от палящего зноя между обломками изъеденных временем гор, у стен полуразрушенных построек и под кронами одиноких деревьев.

На дороге – скорее, тропе, заметной по следам козьих копыт - стали попадаться ветхие дома, сложенные из необожжённых глиняных кирпичей. Оттуда пахло печалью, старой ветхой одеждой и безысходностью нищеты.

Верблюды, несмотря на усталость и сожжённые раскалённым песком подушки мохнатых лап, вытянув шеи, прибавили ход. Их большие бархатные ноздри раздувались, забирая внутрь на вдохе горячий воздух. Они чуяли воду и близкий отдых. Караван… Впрочем, караваном эту горстку усталых людей и животных назвать было трудно. Вдоль русла высохшей реки, убыстряя шаг, двигалась цепочка из трёх тощих бактрианов[1], облезлых, голодных, с небольшими тюками на худых горбах. Поклажа была упакована в рваные тряпки и пропахшую запахами верблюжьего пота облезлую кожу. Человек в расписном узорном халате - хозяин каравана, восседавший на невысоком осле - крикнул что-то погонщикам и указал плетью правее себя. Там, между песчаных дюн, накалённых солнцем, блеснула вода. Это было озеро Кинер-Эт, называемое самолюбивыми иудеями Галилейским морем.